Я поставила машину на парковке у огромной торговой галереи, где располагались лучшие кулинарные бутики. Я съела устрицу в «Рыбном дворце» и купила пять кусков копченого лосося, попробовала оливок в сырной лавке и вышла оттуда с большим куском крестьянского бри, рокфором для Михела и нежным зрелым козьим сыром. В булочной меня угостили теплой итальянской чиабаттой, и она оказалась такой восхитительной, что я купила пять таких булочек и, конечно, их знаменитый яблочный пирог.
На улице уже стемнело, полил дождь, и я помчалась — проклиная погоду, зиму и эту страну — с полными пакетов руками прямо по лужам к машине, где я свалила сумки на заднее сиденье и плюхнулась за руль.
— Не пугайся, — сказал Симон.
Я испугалась. Так сильно, что могла только тяжело дышать, издавая при этом какой-то писк, и схватилась обеими руками за грудь, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.
— Господи, Симон! Мать твою! У меня же инфаркт будет!
Он положил руку мне на спину, отчего я шарахнулась в сторону и стукнулась головой о стекло.
— Ай! Черт! Вот черт!
Я спрятала лицо в ладонях, чтобы он не увидел моих слез. Он был насквозь мокрый, и от него пахло выпивкой.
— Извини, — сказал он. — Я не хотел довести тебя до припадка. Но я увидел, как ты приехала, и когда ты вышла из машины, я тебе кричал, но ты не услышала… Я не хотел подходить к тебе в магазине, сама понимаешь. Ну вот, я ждал тебя, а потом пошел такой сильный дождь, и твоя машина была не закрыта, что, кстати говоря, очень глупо с твоей стороны.
— Чего тебе от меня надо?
— Эй, але! Ты же мне написала! Сначала требуешь, чтобы я оставил тебя в покое, а через три дня тебе вдруг надо меня видеть! А теперь ты смотришь на меня, как будто я серийный убийца… Так что этот вопрос надо задать тебе.
Я никак не могла перестать дрожать.
— Я думаю, я просто запуталась.
— Ты хотела меня видеть, так вот он я! — Он развел руки и заулыбался. — Или мадам опять передумала?
— Под словом «видеть» я не имела в виду нападение.
Я пыталась думать о нем как о вульгарном рыночном торговце, мерзком телефонном сутенере, холодном расчетливом убийце, но это не помогало, страсть к нему снова накрыла меня, и он почувствовал это, как собака запах крови. Он протянул ко мне руку и стал медленно гладить меня по шее.
— А что ты имела в виду?
Я нервно сглотнула.
— Встретиться где-нибудь подальше отсюда…
Его глаза заблестели, и он улыбнулся во весь рот.
— Вот как! Ты имеешь в виду там, где есть кровать?
Его другая рука гладила мое бедро, забираясь все выше и выше. Большой палец добрался до трусиков.
— Приблизительно, — забормотала я и вытащила его руку. — Симон, мы не должны делать это здесь. Нельзя.
— Нас никто не видит. А мы постараемся, чтобы окна как следует запотели.
— Мою машину могут узнать.
— Тогда поехали отсюда…
Он взял меня за подбородок и заставил посмотреть ему в лицо. Я испугалась сама себя, своей готовности снова ему отдаться. Мне уже было наплевать на то, что мы были на парковке в центре деревни, где каждый мог нас узнать, на то, о чем предупреждала меня еще утром Дорин Ягер, о его двуличности. Наплевать на собственные благие намерения по отношению к Михелу и детям.
Он поцеловал меня в губы, так легко и нежно, как будто на самом деле любил меня, и чувствовал то же, что и я: что я больше не одинока. Я положила ладони на его холодные щеки, чтобы удержать его, но вместо этого поцеловала его со всей нежностью. Он глубоко вдохнул, и его поцелуи стали настойчивей. Он взял мою руку и положил на свой твердый член.
— Ну давай, — простонал он мне в ухо, — скажи мне…
— Что?
Я убрала руку. Для меня это было чересчур быстро.
— Скажи. Что ты хочешь делать со мной там, подальше отсюда…
Он потянул за пуговицы на моей блузке, сунул нос между грудей, взял их обеими руками и мягко сжал. Я не могла произнести ни слова. Он поднял голову и снова поцеловал меня, на этот раз жадно, и сунул руку мне в трусы.
— Тогда я скажу, — выдохнул он. — Я хочу тебя трахнуть, Карен. И я тебя трахну. Где-нибудь подальше отсюда. В постели. Очень долго и сильно.
Его палец пробирался уверенно и целенаправленно. Я задрожала.
— Если ты не захочешь чего-то другого. Скажи мне…
— Нет, — пролепетала я.
Нам надо было прекратить. Кругом ходили люди. На заднем сиденье у меня стояло детское кресло. Приятели узнали бы машину. По животу и ниже, к бедрам, волной прокатилась теплая дрожь и почти накрыла меня с головой, когда он вдруг убрал руку и сказал:
— Ты права. Здесь не место.
Я хватала ртом воздух, как выброшенная рыба.
— Прости, Карен. Я пойду. Я был так рад тебя слышать… А потом увидел тебя здесь. Мне так захотелось с тобой поговорить.
— Это я заметила.
Он провел руками по непослушным волосам, и я вдруг заметила у него на лице настоящее замешательство.
— Когда ты рядом, я просто не могу от тебя оторваться.
Какое-то время мы молчали, глядя друг другу в глаза. Его глаза помрачнели, когда он снова заговорил:
— Моя жизнь превратилась в кошмар после смерти Эверта. Ты знаешь, что у нас сегодня ночью разбили окна? И что нам все время звонят и вешают трубку? Патрис напугана. Она хочет уехать из деревни. Даже уехать из страны. Все время говорит о Марбелле. И если так пойдет дальше, нам и правда придется…
— Ты не хочешь заявить в полицию?
— Нет, по-моему, это не выход. Эти люди не относятся к моим друзьям. Даже больше, эта Дорин Ягер… Я добился ее отстранения. Потому что она зашла слишком далеко. И она настоящая истеричка, вполне возможно, что она за всем этим и стоит.
— Но зачем бы ей это делать?
— Потому, что чокнутая, — он вздохнул. — Полиция мне не друг, и я им не друг. Такие люди, как я, должны сами заботиться о себе. Мы свободны, как птички, в этой стране. Стоит мне сделать ошибку, например, когда я плачу налоги, они тут же меня найдут. Но если мне кто-то угрожает, у них тут же случается нехватка персонала.
Он несколько минут просидел, задумчиво глядя перед собой, потом повернулся ко мне и протянул руки:
— Иди сюда. Иди ко мне.
Я положила голову на его широкую накачанную грудь. Он гладил мои волосы. Это было так спокойно и так прекрасно. И тихо, несмотря на бурю на улице.
— Мне нужно ехать, — сказал он. — Но я очень хочу с тобой встретиться. Тогда я позабочусь, чтобы у меня было больше времени. Я все устрою.
— Я могу только в понедельник.