Это должно было случиться как можно скорее.
— Ладно. Я освобожу понедельник. Я позвоню.
Он взял мое лицо в ладони и улыбнулся совсем по-мальчишески.
— Пока, моя Карен, — сказал он и поцеловал кончик моего носа. И ушел.
В моем доме пахло ароматическими свечами. Я их ненавидела. Наверняка это идея Бабетт. Из кухни доносились веселые голоса. Так чисто у меня в доме еще не было. Ботинки выстроились в шеренгу под лестницей, куртки аккуратно висели на вешалках, на комоде в холле между фотографиями в рамках уютно горели оранжевые свечки, хотя обычно эти снимки были закиданы шарфами, шапками и варежками. Меня охватило тяжелое грустное чувство, как будто мне не было здесь места, я была чужаком, который собрался разрушить семейное счастье. Что же на меня нашло, Господи? Разве мои поиски истины стоили того, чтобы я потеряла частичку моей семьи? Я поняла, что уже несколько недель не занималась детьми, и вряд ли была способна на это сейчас. Голова была забита другим.
Я села за стол к Бабетт, Михелу и детям, мне налили вина, я стала смотреть на детей, так увлеченных игрой. Бабетт то и дело пыталась поймать мой взгляд. По ее лицу было видно, что она много плакала. Михел смеялся с детьми и время от времени фальшиво улыбался мне.
— Я же привезла вам вкусненького! — закричала я и побежала разбирать сумки, которые оставила на мойке.
Я разложила на доске сыр, быстро сунула в духовку лосося, порезала хлеб и стала разбирать посудомойку. Беспокойство пронизывало мое тело. Чтобы справиться с ним, я в три глотка допила вино.
— Вот так баловство, — сказал Михел и притянул меня за талию к себе на коленки. Его рука поглаживала мою спину. — Хорошо прогулялась? Немножко пришла в себя?
Я кивнула.
— Так приятно было пройтись снова по Амстердаму.
— Ну и чудесно. Нам тоже было здорово. Я водил детей в кино.
Бо, Люк, Аннабель и Софи начали весело тараторить. Бабетт смотрела на меня странным взглядом.
Мы еще раз сыграли в «Счастливый случай», допили вторую бутылку шабли, съели разогретого лосося с соусом, который быстро сделала Бабетт, поговорили о лучших местах Амстердама и усадили детей с горячим какао и яблочным пирогом смотреть фильм. За третьей бутылкой начались воспоминания об Эверте. Бабетт снова стала рассказывать, что она ни за что не почувствовала бы дым, если бы не упала с кровати. Как она пробиралась в детскую комнату, шатаясь от снотворного, которое подмешал ей в вино Эверт. Как нашла в кроватке Бо, но никак не могла найти Люка. Как она бежала с Бо на руках вниз по лестнице, а огонь уже вырывался из кухни, и она почти ничего не видела, вынесла Бо на улицу, положила его в сарайчик и снова побежала в дом спасать Люка. Он был в родительской кровати, где прятался всегда, когда ему было страшно. Но в ту ночь сама Бабетт легла в гостевой комнате. Они поссорились. Вопросы крутились у нее в голове. Поступил бы Эверт так же, если бы они не поругались? Погибли бы все, если бы она спала в своей кровати? Как она могла не заметить, что Эверт снова был не в себе? Могла ли она его спасти, если бы еще постаралась? Если бы не разозлилась на него так сильно? Мы слушали, разволновавшись, то и дело начинали плакать. Утешали ее, говорили, что она сделала все, что могла. Если бы она кинулась еще спасать Эверта, она, возможно, не сидела бы сейчас с нами. Она все сделала правильно и должна была смириться с тем, что на некоторые вопросы никогда не будет ответов. Я не осмелилась спросить ее, не сомневалась ли она сама в том, что Эверт поджег дом и хотел убить их. Но мысль о том, что это мог быть кто-то другой, кто-то из нашего круга мог лишить двоих детей жизни таким ужасным способом, была настолько отвратительной, что мне стало жутко стыдно. Я вдруг ясно поняла, что Симон не имел к этому отношения, что бы ни говорила Дорин Ягер. Он не был детоубийцей.
— Я отведу детей в ванную, — пробормотал Михел, пьяный от вина и от рассказа Бабетт. Он вышел из кухни.
— У тебя замечательный муж, — сказала Бабетт и разлила по бокалам остатки вина.
— Да, — кивнула я, чувствуя, что заливаюсь румянцем. — По крайней мере, он старался быть замечательным.
— Я серьезно, Карен. Не ломай это, — она строго посмотрела на меня.
— Ты о чем?
— Я же не слепая. С чего тебе вдруг понадобилось одной в Амстердам?
Я не знала, что ей ответить. Вино перепутало все мысли. Мне хотелось рассказать ей правду, но я боялась все испортить.
Повисла неловкая пауза.
— Карен, я живу в твоем доме, я все тебе рассказываю. Ты можешь мне доверять…
Я как-то странно пискнула.
Она взяла мою руку и стала гладить.
— Я ведь на твоей стороне. Поэтому ты должна рассказать мне, что происходит. Чтобы я смогла тебе помочь. После всего, что ты для меня сделала, — ее взгляд смягчился.
— Я боюсь, — хрипло прошептала я, — что я глубоко-глубоко влезла в проблемы. Я совсем потерялась. Я не знаю, что есть на самом деле, а чего нет, правильно ли я поступаю или наоборот. Иногда я чувствую себя сильной и уверенной в том, что это — единственный способ вернуть мою прошлую жизнь, что я обязана Ханнеке, а иногда я чувствую себя развалиной, предательницей, ужасной-ужасной женщиной…
Я уронила голову на руки, слезы капали на стол. Бабетт гладила меня по волосам, похлопывала по плечу и, когда это не помогло, принесла стакан воды.
— Вот, попей. Ты много выпила. Я ничего не могу понять. Что ты должна сделать?
Я выпила стакан воды, вытерла глаза бумажным платком из коробки, которую поставила на стол Бабетт, высморкалась и положила голову на стол. Я не могла смотреть на нее, пока все это рассказывала.
— Я была у Дорин Ягер. Она рассказала мне, как работает Симон, что он готов пойти на все, если речь идет о деньгах. Ты знала, что он начинал с секса по телефону? Что он торговал на рынке раньше?
— Да, я что-то такое слышала… Но ведь это не преступление. И какое отношение это может иметь к тебе? И к Ханнеке?
— Ты это знала?
— Да. Но что в этом такого? Секс по телефону — это тоже бизнес. Он же не торгует наркотиками…
— А ты знала, что обыски у него дома и у Иво организовала не Дорин Ягер, а налоговая инспекция?
— Нет, этого я не знала.
— У него есть письма. От Эверта к Ханнеке.
— Что ты сказала?
— У него в портфеле. Я видела их и утащила одно. Я отдала его Дорин.
— О, Господи…
Она встала, налила стакан воды и приложила его к щеке.
— Почему ты не показала его мне? Письмо от моего мужа! — она перехватила дыхание и прикусила свой кулак. — И что там было?
— Что между ним и Ханнеке все кончено. Он собирался бороться, чтобы спасти ваш брак. Но совершенно явно это не было письмо от человека, который собирался уйти из жизни и расправиться со своей семьей. На сумасшедшего он тоже был не похож.