– А если я причинил ей зло? Все равно это мне ничем не грозит?
Вопрос застал Бен-Роя врасплох. Он колебался, теребя руками край стола.
– Вы причинили ей вред?
У архиепископа в глазах мелькнула искорка. Теперь он по выражению лица собеседника догадался, что тот сомневается, как поступить.
– Вот видите, как все непросто, – проговорил он. – Помните, что я сказал во время нашего вчерашнего разговора? Совесть – коварный советчик. Вы уговариваете меня пойти против совести. Но когда я ставлю вас перед такой же дилеммой – поступиться законом ради информации, – вы теряете твердость. Задаю вопрос еще раз: вы даете гарантии, что в случае, если девушке причинили зло и это выяснится, вы не станете преследовать ни меня, ни моих коллег?
Бен-Рой откинулся на спинку кресла. Секунду назад он считал, что овладел ситуацией. И вдруг понял, что его переиграли.
– Я не могу дать вам гарантий, – ответил он.
Петросян сверлил его взглядом. За окном зазвонил колокол. Старик помолчал, затем кивнул.
– Рад это слышать. Как вам известно, мой опыт общения с израильской полицией не из приятных. Но вы, я чувствую, порядочный, честный человек. Прежде чем закончится ночь, эти качества подвергнутся испытанию. Но чтобы вас подбодрить, могу заверить, что девочке ничем не повредили.
– Вы отведете меня к ней?
– Вы, вероятно, забыли, что я под домашним арестом и мне не позволено покидать территорию храма.
– Я за вас поручусь.
Архиепископ немного подумал, поднял телефонную трубку и набрал номер. Коротко с кем-то переговорил – как догадался Бен-Рой, на армянском языке. Вернул трубку на место, встал и пригласил детектива следовать за собой.
– Пошли. И не забудьте, что было сказано о порядочности и чести.
Они покинули кабинет и направились вниз по лестнице.
Она появилась на территории храма пять недель назад. Из ниоткуда. Измученная, напуганная. Израильское правительство собиралось ее депортировать. Выслать в Армению прямо в руки тех, кто ее сюда доставил. Она была в отчаянии и умоляла дать ей убежище.
– Мы здесь одна семья и заботимся о своих. Девушка и так настрадалась сверх всякой меры. Мы не могли от нее отступиться. Считали своим долгом ей помочь.
Архиепископ объяснял это Бен-Рою, пока они под гулкое эхо своих шагов шли по пустынным, узким улочкам Армянского квартала.
Воски поместили в надежный дом и охраняли. В первую очередь от израильских властей. А после убийства в соборе и от тех, кто покусился на жизнь журналистки.
– Госпожа Клейнберг догадалась, что если девушка куда-то убежит, то только к своим соплеменникам, – продолжал Петросян. – Она позвонила мне и спросила, не знаю ли я, где Воски, и не может ли она с ней встретиться. Скажи я ей правду, возможно, журналистка осталась бы в живых. Но я не сказал. Наоборот, все отрицал. Тогда она зачастила в собор, появлялась в округе – надеялась самостоятельно выследить девушку. Ее смерть, как я говорил, на моей совести, но у меня не было выбора. Клейнберг не из нашей общины, и я понятия не имел, можно ли ей доверять.
На перекрестке в конце улицы Святого Иакова они повернули направо, на улицу Арарат. Над их головами послышался царапающий звук: это карабкался на стену напуганный появлением прохожих кот.
– Вы вспомнили фамилию Клейнберг, когда она позвонила? – спросил Бен-Рой. – Не забыли, что в семидесятых годах она своей статьей погубила вашу карьеру?
Петросян сгорбился.
– Конечно, вспомнил. И поверьте, не держал на нее зла. Сам нагрешил. Вина была моя, и никого другого. Она выступила всего лишь глашатаем, объявившим о моей вине. Я сильно горевал о ее смерти.
Они добрались до конца улицы Арарат и снова повернули, на этот раз в узкий переулок. Прошли насквозь и оказались у деревянной двери с видеодомофоном и керамической табличкой с фамилией Сахаркян. Архиепископ нажал на кнопку видеодомофона.
– Она еще ребенок, – сказал он, повернувшись к Бен-Рою, когда изнутри послышались звуки отодвигаемых засовов. – Ребенок, которому пришлось пережить невообразимые ужасы. У нее еще есть шанс оправиться, зажить нормальной жизнью. Но если ее вышлют и она снова попадет в руки торговцев живым товаром…
Дверь открылась, за ней стоял мужчина с пистолетом на поясе.
– Еще ребенок, – повторил Петросян. – Прошу вас не забывать об этом. И не вдаваться в детали убийства госпожи Клейнберг. Воски знает, что она умерла, но мы избавили ее от жутких подробностей. Она и так напугана, с нее довольно.
Петросян посмотрел детективу в глаза и, убедившись, что собеседник его понял, переступил порог. Бен-Рой последовал за ним. Входная дверь за ними захлопнулась, засовы закрылись. Они оказались в просторной комнате с побеленными стенами и спартанской обстановкой. За столом, поигрывая пистолетом, сидел еще один мужчина. Лестница в углу вела на невысокую галерею, куда выходили четыре двери. Петросян пересек помещение и тихонько позвал кого-то. Бен-Рой не понял, что он сказал, но ему послышалось слово, похожее на «Воски».
Несколько мгновений стояла тишина, затем дальняя дверь открылась, и на галерею вышла миниатюрная темноволосая девушка. У Бен-Роя пересохло во рту. Пальцы непроизвольно сжались.
Ощущение, словно поворачивали ключ в замке.
По приказу Петросяна охрана скрылась в соседней комнате. Архиепископ подошел к подножию лестницы и протянул руку. Девушка нерешительно спустилась. Она оказалась более хрупкой, чем можно было судить по фотографии. Ростом не выше полутора метров, и то едва ли. И в жизни миловиднее, чем на снимке. Большие миндалевидные глаза, черты лица одновременно нежные и напоминающие подростка-сорванца. Возраст определить трудно, но общее впечатление – юная. Очень юная. Бен-Рой вспомнил слова проститутки, с которой разговаривал в Неве-Шаанане. О том, как их с Воски заставляли изображать любовь опытной и невинной, наставницы и ученицы. Детектив почувствовал, как в нем закипает гнев, но заставил себя настроиться на разговор. И отбросить мысль, что и он вроде очередного клиента, которому что-то надо от этой девушки. Стоял, уронив руки, и старался изобразить на лице дружелюбие.
Сойдя с лестницы, Воски скользнула по нему взглядом и, ища поддержки, посмотрела на архиепископа. Старик взял ее за руку, склонился к ней и что-то сказал. Она вновь взглянула на детектива и кивнула. Петросян мягко увлек ее к дивану и сел рядом. Бен-Рой устроился в кресле напротив, стараясь не смотреть на глубокие шрамы, покрывавшие запястья армянки. Она заметила его взгляд и, прижав руки к груди, спрятала запястья в ткани свободной серой майки. Кончик большого пальца левой руки поглаживал висевшее на шее серебряное распятие.
– Воски понимает иврит, но свободно говорить не может, – начал архиепископ. – Если вы согласны, я буду переводить.
– Конечно, – кивнул полицейский.
Петросян что-то прошептал Воски, она негромко ответила. Девушка больше не отрывала взгляда от выложенного плитками пола.