В памяти Бен-Роя всплыла картинка из квартиры убитой.
– Блондинку?
– Простите, не поняла.
– Женщину со светлыми волосами. На голубой бумаге.
Хиллель удивленно прищурилась.
– Откуда вам известно?
– Рисунок находился в квартире госпожи Клейнберг.
– Ах вот как, – проговорила она. – Тогда все понятно. Она спрашивала Марию, можно ли ей забрать рисунок.
Бен-Рой стал постукивать кроссовкой о пол – медленно, ритмично: непроизвольная реакция, всегда возникающая у него в тот момент, когда он чувствовал, что разговор подходит к интересной точке.
– Значит, когда вы вернулись, они вместе рисовали?
Хиллель кивнула.
– А когда я сказала, что готова продолжить экскурсию по дому, Ривка спросила Марию, не может ли она поводить ее вместо меня. Девушка согласилась, что меня удивило, потому что она была очень замкнутым человеком и редко разговаривала с людьми, даже с нашими специальными консультантами.
– А с госпожой Клейнберг разговорилась?
– Похоже на то. Когда я в какой-то момент посмотрела в окно, они сидели на лавочке во дворе, держались за руки и болтали. Провели вместе больше часа.
Она смахнула с глаз мешающие волосы.
– Так иногда происходит: что-то щелкает в мозгу, и девушка, из которой слова не вытянешь, вдруг изливает душу незнакомому человеку. Видимо, в поведении Ривки было нечто такое, что помогло ей открыться.
И опять в голове Бен-Роя прозвучали слова Мордехая Яарона: «У Ривки было бессознательное сочувствие к обездоленным».
– Вы имеете представление, о чем они говорили?
– Боюсь, ни малейшего. Мария потом ничего не рассказывала, а мне было неудобно задавать ей вопросы. Разговор был личный, а такие вещи мы в нашем доме уважаем. Честно говоря, я обрадовалась, что она с кем-то общается. Девушка сильно травмирована и накопила в себе очень много негатива. Ей требовался человек, чтобы все это выплеснуть.
– Госпожа Клейнберг вам что-нибудь сообщила?
– Да нет. Только сказала, что Мария поделилась с ней тем, что с ней случилось в прошлом. И добавила, насколько больно ей было узнать, что молодой девушке пришлось через такое пройти. Поэтому она позвонила через неделю: спросила, может ли она еще раз приехать и задать Марии несколько вопросов.
Хиллель на мгновение замолчала, побарабанила пальцами по столу и чуть склонила голову набок, словно о чем-то задумалась.
– Точнее, она сказала, что ей необходимо с ней срочно поговорить. О чем, не сообщила. Только что очень нужно с ней поговорить. И очень забеспокоилась, когда узнала, что Мария пропала.
Темп постукивающей по полу ноги Бен-Роя стал немного быстрее.
– И после этого она стала спрашивать о египетском канале?
Наступила новая пауза – Хиллель вспоминала хронологию событий. Затем кивнула.
– Мария попала в Израиль через Египет?
– Нам не удалось это точно выяснить. – Директриса соскользнула со стола, обошла его и села в крутящееся кресло. – Она отказывалась об этом говорить. Как многие девушки, страдала от своего рода посттравматического стресса и, пытаясь выкинуть из головы все, что с ней случилось, возвела в сознании барьер между настоящим и прошлым. О ее прошлой жизни мы мало знаем. А о том, как Мария попала в Израиль, только то, что она обслуживала клиентов в квартире в пригороде Хайфы Неве-Шаанане, а до этого в какой-то момент находилась в Турции. Из этого можно сделать вывод, что ее доставили через Кипр воздушным или водным путем в Хайфу или Ашдод.
Она откинулась на спинку кресла и провела пальцем по краю стола.
– Кстати, по поводу женщины со светлыми волосами – она постоянно ее рисовала. Единственный ее сюжет. Мы так и не выяснили, кто это такая.
Бен-Рой про себя отметил, что следует еще раз взглянуть на картинку в квартире Клейнберг.
– Вам, случайно, не известно, кто ее сюда переправил? Кто был ее сутенером?
Хиллель покачала головой.
– Я же говорила, что мы имеем дело с теми, кому причинили вред, а не с теми, кто его причинил.
– И от нее никаких известий? Никакого намека, где она может быть?
– Ничего похожего. Мы было решили, что она уехала в Неве-Шаанан. Такое с беглецами случается – их тянет в те места, которые они знают, даже если это означает новое заточение в борделе. Но там ее никто не видел.
– У вас есть ее фотография?
– Конечно. – Хиллель нагнулась и включила компьютер. – Ее настоящее имя почти наверняка не Мария. Девушки постоянно берут другие имена. Это помогает отгородиться от того, чем их заставляли заниматься. Представить, что это делал кто-то другой, а не они. – Директриса выпрямилась, ожидая, когда компьютер загрузится. Бен-Рой допил успевший остыть кофе, встал и подошел к окну.
Мир снаружи был тихим, мирным и спокойным – купался в доброжелательных золотистых лучах заходящего вечернего солнца, словно в тысячах миль от того, что они обсуждали. Бен-Рой окинул взглядом пыльный район, затем опустил глаза на тротуар на противоположной стороне улицы. Там, прислонившись к стволу платана, стоял неопрятного вида мужчина с сальными волосами и смотрел на фасад приюта. Сутенер, о котором говорила Хиллель. Возникло желание открыть окно и крикнуть, чтобы он убирался ко всем чертям, но Бен-Рой решил, что его слова прозвучат доходчивее, если он скажет их с глазу на глаз. Можно даже слегка ему вмазать, чтобы лучше усвоились. Бен-Рой не любил сутенеров. А после только что услышанного еще больше укрепился в своем чувстве. Он нахмурился и посмотрел на двор перед зданием. Там стояла деревянная скамья с двумя пепельницами на ней, качающийся диван, висела бельевая веревка, в углу приткнулись детский самокат и пластмассовый трактор с педалями. Раньше Бен-Рой их не заметил.
– У вас здесь и дети живут? – удивленно спросил он.
– Пятеро, – ответил голос за спиной. – Сейчас они в школе.
– Матери, – детектив чуть было не сказал «проститутки», но вовремя сообразил, что это слово неуместно, – с ними?
– Конечно.
– А кто отцы?
– Сутенеры, клиенты, – отрывисто бросила директриса. – Не спорю, семья не идеальная, но что есть, то есть. Когда девушек спасают, мы получаем вместе с ними их детей.
Она продолжала нажимать на кнопку мыши, отыскивая фотографию. Бен-Рой не отрываясь разглядывал игрушки. Любой коп обрастает толстой кожей и вырабатывает в себе фильтр, не пропускающий отъявленную мерзость в сознание. Но иногда, несмотря на все усилия, кое-что проникает. Как, например, случилось сейчас. Игрушки разбередили Бен-Рою душу сильнее, чем все остальное, что он услышал в приюте. Сильнее, чем все, что он узнал в ходе расследования по этому делу. Чем-то невыносимо грустным веяло от маленьких существ, которым принадлежали эти игрушки и чьи жизни изуродовали еще до того, как они успели начаться. Он почувствовал, как к горлу подступает ком, и ощутил потребность немедленно позвонить Саре и сказать, как сильно он любит ее и их ребенка. Он уже потянулся за мобильным телефоном, но его позвала Хиллель, и порыв пропал. Бен-Рой еще помедлил несколько секунд, затем выкинул мысль из головы, вернул мобильник в чехол и подошел к столу.