— Перестань говорить глупости. — Терпение Кэролайн явно истощалось. — Ты сделаешь разумный выбор, как и все мы.
— Кроме Шарлотты.
— Полагаю, чем меньше мы будем впутывать сюда Шарлотту, тем лучше! — раздраженно воскликнула Кэролайн. — И если ты хотя бы на секунду допускаешь, что выйдешь за полицейского или какого-нибудь торговца или ремесленника и будешь счастлива, значит, ты на самом деле сошла с ума! Шарлотте очень повезло, что все не обернулось гораздо хуже. Да, конечно, Томас довольно приятный мужчина, и он хорошо относится к ней, насколько это в его силах, но у нее нет ощущения безопасности. Если завтра с ним что-то случится, она останется ни с чем, а на руках у нее будут двое детей, которых нужно растить одной. — Кэролайн вздохнула. — Нет, моя дорогая, не обманывай себя, утверждая, что у Шарлотты есть все, что ей нужно. Ты не станешь перешивать прошлогодние платья к новому сезону и сама готовить на кухне, растягивая воскресное мясное блюдо до четверга. И не забывай, что у тебя нет богатой сестры, которая будет тебе помогать, как ты ей! Можешь мечтать сколько угодно, пожалуйста. Только помни, что это всего лишь мечты. А когда очнешься, веди себя как полагается вдове, скромной и благородной, с солидным состоянием и положением в обществе, которое слишком ценно, чтобы разрушать его эксцентричным поведением. Не давай злым языкам повода для сплетен.
Эмили была слишком подавлена, чтобы возражать.
— Да, мама, — устало согласилась она. Многочисленные ответы и объяснения перепутались у нее в голове. Кэролайн их все равно не поймет, да и ей самой они были не до конца понятными, чтобы озвучивать их.
— Хорошо. — Кэролайн улыбнулась дочери. — А теперь не предложишь ли мне чаю? На улице ужасный холод. И через несколько месяцев я поговорю с викарием. Существуют разнообразные комитеты, вполне подходящие для тебя, когда ты снова начнешь выходить в свет.
Остальной день был удручающе скучным. На улице ветер швырял в окна комья мокрого снега с дождем, и было так темно, что газовые лампы в доме горели даже в полдень. Эмили закончила письмо тетушке Веспасии, а потом порвала его. Оно было пропитано жалостью к себе, а Эмили не хотела, чтобы Веспасия видела ее такой. Наверное, подобное состояние объяснимо, но оно нисколько не красит ее, а Эмили совсем не безразлично, что думает о ней тетушка.
Когда Эдвард закончил делать уроки, они вместе выпили чай, а после долгого вечера Эмили рано отправилась спать.
Следующий день оказался совсем не похож на этот. Начался он с утренней почты, содержавшей письмо Шарлотты, отправленное накануне поздно вечером и помеченное «очень срочно». Вскрыв конверт, Эмили стала читать:
Дорогая Эмили!
Случилось нечто печальное, а если мы не ошибаемся, то также злое и опасное. Мне кажется, что женщина в пурпурном платье — ключ ко всему. Томас тоже о ней знает — от камеристки в доме Йорков. Конечно, он не рассказал мне о ней, потому что не знал о нашем интересе к делу. Девушка заметила Пурпурную — так я буду ее называть — в доме Йорка посреди ночи. Видела бы ты реакцию Томаса, когда я рассказала ему о том, что узнала о тете Аделине!
Но самое печальное, что, когда он зашел в участок на Боу-стрит, чтобы еще раз допросить горничную в Хановер-клоуз, ему сообщили, что днем раньше она погибла! Предположительно выпала из окна верхнего этажа. Томас очень расстроен. Конечно, это мог быть просто несчастный случай, не имеющий отношения к расследованию или к тому, что она рассказала ему о Пурпурной, но, с другой стороны, кто-то мог подслушать их разговор. И вот что интересно: во время визита Томаса все Данверы были в доме, так что кто угодно мог стоять в коридоре и слышать, как они разговаривают в библиотеке.
Ты должна рассказать Джеку, когда он придет.
Если будут еще новости, я сразу же тебе сообщу.
Твоя любящая сестра Шарлотта.
Эмили держала лист дрожащими пальцами. Руки у нее затекли, мысли вихрем кружились в голове. Женщина в пурпурном! А горничная, видевшая ее в доме Йорков посреди ночи, теперь мертва.
Но им никогда не проникнуть за гладкий, благопристойный фасад Йорков, приезжая на странный послеполуденный чай, расхаживая по Зимней выставке и обмениваясь ничего не значащими комментариями по поводу моды или слухами. Томас наткнулся на нечто более серьезное, чем ограбление трехлетней давности или вопрос о том, достойна ли Вероника стать женой Джулиана Данвера. Нечто ужасное и исполненное таких страстей, что через три года оно могло неожиданно вылиться в насилие — а теперь, вполне возможно, и в убийство.
Они должны подобраться ближе, гораздо ближе, — а если точнее, то проникнуть в дом Йорков.
Но как?
Ей пришла в голову одна идея — совершенно нелепая! Это невозможно. Начать с того, что она не сможет выкрутиться — Эмили была уверена, что ее тут же раскусят. Они узнают.
Но как они узнают? Это будет трудно — на самом деле трудно, — потому что ей нужно будет полностью изменить свое поведение и внешность. Лицо, волосы… даже руки и голос. Женщину благородного происхождения тут же узнают, стоит ей открыть рот; ни у одного слуги нет таких округлых гласных звуков, таких артикулированных согласных, как бы правильно он ни говорил. Но Веронике Йорк понадобится новая камеристка, которая будет с ней все время, даже в те моменты, когда хозяйка забывает об осторожности, и которая будет видеть все, сама оставаясь невидимой. Домашние слуги невидимы.
Понимая, что это абсурд, Эмили продолжала строить планы. Всю жизнь ей прислуживала горничная — сначала камеристка матери, а потом и собственная, — и Эмили хорошо знала ее обязанности. С некоторыми она явно не справится; например, она никогда в жизни не гладила белье, но ведь этому можно научиться? Зато она довольно хорошо умеет укладывать волосы — они с Шарлоттой практиковались друг на друге, прежде чем им разрешили носить прически как у взрослых. Она умела обращаться с иголкой и ниткой, а между вышиванием и штопкой не такая уж большая разница.
Трудность — и опасность — состоит в том, что нужно изменить свое поведение, чтобы сойти за служанку. Что может случиться, если обман раскроется?
Разумеется, ее уволят, но это не имеет значения. Они примут ее за девушку благородного происхождения, которая совершила какой-то непозволительный поступок, что заставило ее искать место служанки. Почти наверняка они подумают о незаконнорожденном ребенке — такое бесчестье случается с женщинами чаще всего. Если впоследствии они встретят ее как леди Эшворд, то вряд ли узнают, потому что им просто в голову не придет, что это она; если же узнают, Эмили сумеет выкрутиться. Она холодно посмотрит на них и намекнет, что только сумасшедший может делать такие оскорбительные и лишенные вкуса предположения.
В качестве камеристки ей не придется встречать приходящих в дом гостей, ее не попросят прислуживать за столом или открывать дверь. Возможно, эта идея не так уж абсурдна. Они никогда не найдут убийцу Роберта Йорка, если не придумают ничего нового. Пока они продвигаются ощупью, скользят по поверхности, понимая, что внутри кроется сильнейшая страсть, но пока могут лишь строить загадки, что это за страсть и кого она толкнула на убийства. Оказавшись в доме Йорка, Эмили сможет узнать гораздо больше.