Шарлотта опять собралась заговорить, но промолчала, ошеломленная не только этим перечнем несправедливостей, но и гой яростью, от которой сотрясалось тощее тело Флоренс. Она опустилась в кресло и погрузилась в размышления. Ведь миссис Айвори не просто отстраненно перечислила особенности законодательства, она испытала его действие на собственном опыте. Шарлотта поняла бы это, даже если бы Томас не рассказал ей, как у бедной женщины отняли сначала сына, а потом и обожаемую дочь. Она никогда не задумывалась о разводе или раздельном проживании, потому что такого не случалось ни в ее семье, ни в семьях ее знакомых. Конечно, она знала, что существует общепринятое мнение о том, будто у мужчины есть естественные потребности, которые он должен удовлетворять, а у женщин таких потребностей нет, и следовательно, это в порядке вещей, что муж изменяет, а жена должна строго блюсти себя и делать вид, что ни о чем не знает. Измена мужа не служила веским поводом для того, чтобы жена подала на развод, к тому же разведенная женщина как бы исключалась из общества, а работающая — оказывалась на улице, где она могла полагаться только на свои навыки и умения, которые не отличались разносторонностью и были применимы главным образом в домашнем хозяйстве. Никто не брал в услужение разведенную женщину.
— Это, мисс Эллисон, одна из причин, почему я хочу, чтобы женщины получили право голосовать! — Флоренс, бледная, изнуренная собственными эмоциями, вновь пережитой болью и отчаянием от проигранных одно за другим сражений, пристально смотрела на нее.
В той ненависти, что охватывала ее, тонули все остальные чувства — сомнения, жалость и даже инстинкт самосохранения. Шарлотта не знала, убила ли она тех троих на Вестминстерском мосту, но с каждой минутой в ней крепла тошнотворная уверенность, что Флоренс способна на это.
Все три женщины не двигались. Миссис Айвори стояла, вцепившись в спинку своего кресла с такой силой, что у нее побелели костяшки пальцев, а платье на плечах натянулось так, что стали видны нитки в швах. В саду какая-то птичка перепрыгнула с ветки дерева на подоконник.
Первой шевельнулась Африка Дауэлл, все это время стоявшая у двери. Она сделала движение, как будто хотела подойти к Флоренс и прикоснуться к ней, однако не решилась на это и повернулась к Шарлотте. В ее глазах отражался и страх, и вызов.
— Все, что говорит Флоренс, относится ко многим людям, их гораздо больше, чем вы думаете. Миссис Шеридан недавно вступила в группу суфражисток, а таких групп немало по всей стране. Нас поддерживают знаменитости. Джон Стюарт Милл еще много лет назад написал работу… — Она замолчала, с болью осознавая, что все сказанное ею уже не сотрет воспоминание о той дикой ярости, которая вполне могла подвигнуть Флоренс Айвори на убийства и, возможно, подвигла.
Шарлотта устремила взгляд на ковер.
— Вы говорите, что многие женщины испытывают то же самое, — начала она, тщательно подбирая слова.
— Да, многие, — подтвердила Африка, хотя в ее голосе не слышалось убежденности.
Шарлотта подняла глаза.
— А почему не все? Почему кто-то из женщин против изменения законодательства, а кто-то к этому равнодушен?
Флоренс ответила без промедления:
— Потому что так проще! Нас с пеленок учат ничего не замечать, быть покорными и полностью зависеть от тех, кто будет нас обеспечивать! Мы говорим мужчинам, что мы слабы телом и умом и поэтому нас надо оберегать от всего непристойного или спорного, что за нами надо ухаживать, что нас нельзя ни в чем винить, потому что мы ни за что не отвечаем! И они относятся к нам именно так. Они делают для нас столько же, сколько мать — для еще не умеющего ходить ребенка: носят нас на руках. А ведь ребенок не научится ходить до тех пор, пока мать не выпустит его из рук! Я не желаю, чтобы меня всю жизнь носили на руках! — Она с такой силой ударила себя кулаком в грудь, что, наверное, как решила Шарлотта, поставила себе синяк. — Я хочу сама решать, куда идти, я не желаю, чтобы меня несли — ни туда, куда мне надо, ни туда, где, как считает кто-то, мне будет лучше. Женщинам долго вдалбливали, что они не умеют ходить, и они в конечном итоге поверили в это; теперь у них не хватает смелости даже попробовать сделать шаг. Некоторые из них слишком ленивы, им проще, чтобы их носили.
Все это было правдой лишь отчасти. Шарлотта знала и другие причины: любовь, благодарность, угрызения совести, потребность в нежности, отказ от ссор или соперничества, глубокая радость от возможности добиться уважения от мужчины и пробудить в нем лучшие качества. Наверное, самой главной причиной была потребность дарить любовь, оберегать юных и слабых, поддерживать мужчину, который по определению должен быть сильнее, но который на поверку оказывается даже слабее и ранимее. Общество ожидает от него многого и отказывает ему в нерешительности, слезах, неудаче. Шарлотта вспомнила Питта, Джорджа, Доминика и даже своего отца, а также других мужчин, которым пришлось пройти через суровое очищение расследованием, слой за слоем содравшее с них любое притворство. Их тщательно скрываемые сущности оказались такими же хрупкими, полными ужаса и неуверенности, сомнений в собственных силах, тщеславия и иллюзий, как у женщин. Отличие было только во внешней оболочке и присущем им ореоле власти.
Она знала, что нет смысла рассказывать об этом Флоренс Айвори. Ее раны слишком глубоки, она твердо уверена в том, что ее дело правое. Шарлотта на мгновение представила, что бы она почувствовала, если бы у нее отняли детей, и поняла, что в такой ситуации она напрочь забыла бы о здравомыслии.
Однако сейчас можно было рассчитывать только на здравый смысл. Посмотрев на Флоренс со спокойствием, которого не было в ее душе, она спросила:
— Где вы были, когда убили мистера Шеридана?
Миссис Айвори аж вздрогнула от изумления. Затем она улыбнулась, правда, невесело, и выражение на ее необычном лице сменилось так же быстро, как рисунок волн на море.
— Я была здесь, одна, — тихо ответила она. — Африка пошла к своей подруге, которая после первых родов чувствует себя неважно. Но с какой стати мне убивать мистера Шеридана? Он мне ничего не сделал — во всяком случае, не больше, чем любой другой мужчина, которые отказывают мне в праве быть полноценной личностью, а не придатком мужчины. Вы знаете, что у вас по закону нет права заключить договор? И что если вас ограбят, то будет нарушено право вашего мужа, а не ваше? Хотя кошелек-то ваш! — Она хрипло рассмеялась. — И преследовать судебным порядком вас нельзя! И вы не несете ответственности по своим долгам. А вот если вы совершите преступление, тогда это будет ваша вина — вашего мужа не вздернут на виселице вместо вас! Но я не убивала мистера Шеридана, и сэра Локвуда Гамильтона тоже, и мистера Этериджа. Хотя сомневаюсь, что вам, мисс Эллисон, удастся это доказать. Вы только теряете время, с вашими благими намерениями.
— Возможно. — Шарлотта встала. Взгляд ее был холоден. — Но это мне решать, терять его или нет.
— Сомневаюсь, — покачала головой Флоренс. — Вскоре вы уясните, что решать либо вашему отцу, либо мужу, если таковой у вас имеется. — Она подняла с пола корзинку с таким видом, будто Шарлотты уже не было в комнате.