— Но зачем Монбергу это понадобилось?
— Это было еще до его болезни. Мы не знаем.
Премьер-министр выглядел озадаченным.
— Случай совершенно необычный. И против правил…
— Он вам ничего не говорил?
— В моем присутствии Монберг ни разу не упоминал это дело. И с чего вы решили, что он должен был?
Бук смутился. Все-таки Краббе был прав: ему не хватало политического опыта, он часто попадал впросак.
— Я только предположил…
— Никогда ничего не предполагайте, — сказал Грю-Эриксен со снисходительной улыбкой. — Я знаю, все думают, будто я здесь самый главный. На самом деле я всего лишь лицо на упаковке. Конкретными делами занимаются министры вроде вас. Если бы я узнал, что мы имеем дело с терроризмом, я бы немедленно созвал совещание и проинформировал оппозиционные партии о ситуации. Это их право и наша обязанность. Нам придется извиниться перед ними сейчас…
— Конечно, — согласился Бук.
Грю-Эриксен нахмурился.
— Я ни на секунду не поверил, будто их волнует национальная безопасность, — проговорил он. — Все это политика. Аггер хочет очернить нас любым способом. — Грю-Эриксен встал и надел пиджак. — Вам необходимо исправить причиненный ею вред, Томас. Погасите шумиху. Договоритесь с Краббе. И тогда мы разберемся с Аггер позднее.
— Конечно. — Бук понятия не имел, как выполнить эти задания. — Очень жаль, что Монберг так и не пришел в сознание. Было бы проще, если бы мы знали его мотивы.
Грю-Эриксен покачал седой головой:
— Не надо впутывать сюда Монберга. Он все еще в коме. А вот с Краббе нужно работать. Ускорьте расследование убийств. После этого никто не станет слушать нытье Биргитты Аггер. — Грю-Эриксен глянул на часы. — Мне пора идти. — Он подошел к Буку и тепло пожал ему руку. — Сожалею, что вам пришлось испытать крещение огнем. Вы, разумеется, и представить не могли, на что соглашаетесь, принимая мое предложение. Уверяю вас, для меня это тоже полная неожиданность.
Снаружи, в широком холодном коридоре, он вызвал Карину, чтобы она проводила его обратно. Пока он дожидался ее, зазвонил телефон. Бук взглянул на номер и почувствовал, как сжалось сердце. Жена.
— Девочки уже спят? — спросил Бук.
Из телефонного динамика полился поток жалоб — Мария говорила о назойливой охране вокруг дома, о том, что он не позвонил, как обещал…
— Прости, что я не успел пожелать им спокойной ночи. Срочные дела. Это же Слотсхольмен. Политика. Работа.
И вопрос, которого он боялся.
— Я не знаю, когда смогу приехать. У нас тут проблемы. Возможно, настоящий кризис. Не знаю, Мария…
К его удивлению, она предложила приехать в Копенгаген и побыть с ним некоторое время. Он подумал об этом, но недолго. У него все равно не найдется времени видеться с ней. И все будет только хуже.
— Давай обсудим это в другой раз, — сказал он и тут же почувствовал укол совести: это был ответ политика, а не мужа, и сорвался он с языка слишком уж легко.
Брикс шагал по коридору с коробкой документов под мышкой, слушая, что говорит ему Лунд. Особого интереса он не выказывал.
— Рабен отрицал свое знакомство с Анной Драгсхольм. — Она показала ему снимок, унесенный из кабинета полковника Ярнвига. — Но мы нашли вот это.
Под обычным темно-серым костюмом шефа виднелась простоватая, почти домашняя рубашка — как будто его упорядоченный образ жизни был нарушен.
— Рабен проходил подготовку в войсках специального назначения. Два года назад он в составе контингента «Эгир» был в Афганистане. — Она указала на снимок. — Вот это Рабен. Это Мюг Поульсен. А рядом с ними — Анна Драгсхольм.
— Ну и что? — произнес Брикс. — Где тут связь с Мусульманской лигой?
— Кто-то зашел на сервер воинской части под паролем Мюга Поульсена и скачал список личного состава «Эгира».
Брикс вошел в кабинет сбоку от основного помещения. Там уже ждал Странге.
— Нужно искать Рабена, — убеждала Брикса Лунд. — Он знает, что все это значит.
Молчание.
— Меня вообще кто-нибудь слушает? — спросила она.
Брикс достал из коробки лист бумаги и передал его Странге.
— Служба безопасности арестовала трех подозреваемых, связанных с Кодмани, — сказал Брикс.
— Рабен… — принялась за свое Лунд.
— Забудьте вы хоть на минуту об этом Рабене. При обыске служба безопасности обнаружила в доме Кодмани ключ от абонентского ящика в почтовом отделении в Вестербро. Ящик зарегистрирован на его имя. — Шеф вынул из коробки пластиковый пакет для вещественных доказательств, в котором лежали серебряные армейские жетоны с крестиками вместо личных номеров. — Думаю, содержимое говорит само за себя. Вряд ли нам следует беспокоиться о беглых солдатах.
Вошел Эрик Кёниг. Он был в синем костюме, с плащом в руке. Кёниг пожал Бриксу руку, назвал его Леннартом и даже скупо улыбнулся.
— Предъявите это Кодмани, — сказал Брикс, обращаясь к Лунд и Странге. — А там посмотрим.
Вместе с шефом службы безопасности он остался в кабинете, чтобы наблюдать за допросом через одностороннее стекло. Лунд и Странге перешли в соседнее помещение, где за столом уже сидел Кодмани в тюремной робе, с бесстрастным лицом в обрамлении ухоженной бороды.
— Вы сочувствуете движению Талибан, — заявил Странге, нацелив на него ручку.
— Афганский народ имеет право защищаться от иностранных агрессоров. Вы бы на нашем месте поступили точно так же. — Кодмани злорадно усмехнулся. — Правда, с нацистами вы долго соображали что к чему.
Брикс следил за реакцией своих сотрудников, знал, что Кёниг тоже ее отметит.
Странге сжал челюсти, борясь с гневом. Лунд сложила руки на груди и не говорила ни слова.
— По-вашему, это нормально — убивать датских солдат? — спросил Странге.
— А чего вы ожидали? Вы же воюете. И тоже нас убиваете. Убиваете женщин и детей…
Странге открыл коробку с документами, достал пакет с уликами.
— Поэтому вы коллекционируете армейские жетоны?
— Что?
— Вы слышали. Их нашли в вашем абонентском ящике на почте в Вестербро.
Кодмани посмотрел на жетоны и помотал головой.
Кёниг за стеклом вполголоса заметил:
— Этот ваш человек неплохо держится. А вот дамочка, похоже, проглотила язык.
— Дайте ей время, — отозвался Брикс.
Странге продолжал давить на Кодмани:
— Этот ящик вы арендовали месяц назад. — Он поднял над столом пакет. — Точно такие же поддельные жетоны были найдены рядом с убитыми.
Человеку в синей тюремной робе впервые стало не по себе.