Весть о том, что Королькова ждет ребенка, не обрадовала музейное начальство. Анечка свободно владела английским и французским языками. Остальные сотрудники музея, включая ученого-секретаря и директора, с грехом пополам изъяснялись на «московском инглише», поэтому Королькова всегда сопровождала руководство во всех загранкомандировках. Серьезную молодую женщину знали и уважали во многих музеях мира. Представляете, каким шоком для коллег стало известие о том, что Игорь и Аня арестованы за хищение экспонатов из хранилища музея?
– Это ошибка, – твердо заявила директриса Нинель Стефановна и, надев все свои фронтовые награды, отправилась в прокуратуру.
Вернулась она тише воды ниже травы и заперлась в кабинете. Сотрудники пошушукались под дверью, но потом-таки решились войти и застали Нинель Стефановну в слезах.
– Мерзавцы, ах, какие негодяи, – заламывала руки директриса, – таскали вещи из фонда.
Тут следует сказать, что в залах музея выставляют лишь часть раритетов, отсутствие площади и персонала не позволяет продемонстрировать посетителям все собрания. Большое количество дорогих и ценных экспонатов содержится в запасниках. Порой музейщики не знают, что там хранится. В музее непременно найдутся, образно говоря, темный закоулок или сундук, где ждут своего исследователя уникальные экземпляры. Нечестный сотрудник всегда сумеет погреть руки в запасниках, кражи случались и в Эрмитаже, и в Лувре, и вообще везде. Аня и Игорь похитили много ценного. Как же им это удалось?
Тихая работящая Королькова ни у кого подозрений не вызывала, а балагур Милый Котик скорешился со всеми охранниками. Васильева они считали своим в доску, почти все милиционеры, дежурившие у дверей, лечили у Афанасии зубы. Ясное дело, никто не проверял у супругов сумки, когда они около полуночи покидали работу.
Не существовало у воров и проблемы со сбытом краденого, у Ани благодаря общению с иностранцами имелись обширные связи в мире западных коллекционеров.
Меньше всего и музейщикам, и чиновникам из Министерства культуры хотелось поднимать шум, поэтому они решили замолчать случившееся. Нинель Стефановна собрала коллектив и попросила всех не болтать языком. В доме у Афанасии Константиновны произвели обыск, но ничего не нашли. Стоматолог хранила заработанное на сберкнижке, ни о каких предметах искусства она не слышала, весть о том, чем промышляли сын с невесткой, словно топор упала ей на шею.
Михаил Андреевич, пользуясь своими знакомствами, стал хлопотать об Игоре и Ане, но ему дали понять, что дело слишком серьезное, за ним следят с самого верха и лучше не вмешиваться в ход событий.
Афанасия слегла с сердечным приступом, Михаил приехал к ней в больницу и попытался ее утешить.
– Самое ужасное уже случилось, худшее позади, – сказал он. – Судебное заседание будет закрытым, ребятам дадут срок, но потом-то выпустят!
– А ребенок? – простонала супруга. – Аня беременна.
– Эту проблему я беру на себя, – оптимистично пообещал Михаил Андреевич. – Мне не удалось добиться послабления для детей, но внука нам отдадут.
– Только бы в детдом не отправили, – прошептала Афанасия.
– Не беспокойся, – заверил муж, – и помни, самое страшное уже свершилось.
Как же Михаил Андреевич ошибался! На следующий день после этого разговора Афанасию, несмотря на ее болезнь, вызвал следователь Владимир Олегович Панин и хмуро сообщил:
– Ваш сын покончил с собой.
– Не может быть! – не поверила мать. – Игорь не способен на суицид!
Панин протянул Афанасии мятый клочок бумаги. «Мы не виноваты. Нас заставили. Вы нас расстреляете, но ценностей не найдете. Перед смертью не врут. Мне уже все равно. Отпустите Аню. Заказчик не иностранец. Он наш. Я не могу назвать его имя. Боюсь, что не сумею сохранить тайну, и тогда уничтожат всю нашу семью. Ухожу из жизни, чтобы он знал: я не раскрыл рта. Отпустите Аню. Помолитесь за меня. Аминь».
– Это подделка! – закричала Афанасия.
– Почерк не Игоря? – спросил следователь.
– Его, – кивнула мать.
– Наша экспертиза тоже подтвердила подлинность почерка, – заявил Владимир Олегович.
– Не верю! Его убили! – не успокаивалась Афанасия.
– Мы не нашли ничего из пропавшего, – нахмурился следователь, – не вернули ни одного экспоната, каждый из которых стоит таких денег, что и произнести страшно. Я подозревал, что Игорь лишь исполнитель, им с Анной доставались крохи, остальной барыш уходил другим людям. И неизвестно кому! Ваш сын являлся единственной ниточкой в туго скрученном клубке. Разумно ли в данных обстоятельствах нам лишать его жизни?
– Нет, – признала Афанасия.
– Игорь мог пойти на сделку, – сказал следователь, – за помощь органам получил бы предельно короткий срок, провел бы его на зоне под Москвой.
– Вы сами уверены, что моего сына насильно лишили жизни, – ахнула мать.
– Это невозможно, – отрезал следователь. – Я убежден в другом, Игоря кто-то напугал до такой степени, что он предпочел повеситься и тем самым спасти свою семью. Он понял, что, если откроет имя заказчика, плохо придется всем. Я дам вам свидание с невесткой.
– Зачем? – испугалась Афанасия.
– Попробуйте убедить Анну рассказать всю известную ей информацию, – вздохнул Панин. – Она избрала тактику молчания, не отвечает ни на один вопрос. Объясните ей: чистосердечное признание гарантирует девушке жизнь и относительно малый срок.
Встреча с Аней окончательно выбила Афанасию из колеи. Невестка, всегда приветливая и улыбчивая, сидела на привинченном к полу стуле с отсутствующим выражением лица. Она не поздоровалась со свекровью, не повернула в ее сторону головы, не кивнула, вообще никак не отреагировала на ее появление. Афанасия испробовала все известные ей слова убеждения, но Аня сидела как истукан.
– О ребенке подумай, – взмолилась свекровь. – Если поможешь следствию, тебе дадут маленький срок, отсидишь пару лет, вернешься к нам, будешь сама малыша воспитывать. В противном случае тебя накажут очень строго, всю молодость за решеткой проведешь!
Через четверть часа у Афанасии возникло ощущение, что она общается с чучелом из ваты. Ну не способен живой человек замереть на стуле с абсолютно прямой спиной и провести в такой позе, почти не моргая, долгое время.