– Здесь, в этих роскошных апартаментах. Как правило, старики очень любопытны. Едва в доме раздастся звонок, как бабушка или дедушка начинают суетиться, интересоваться, кто заглянул на огонек, спешат в прихожую. Мы с вами беседуем уже минут пять, но из глубины квартиры не доносится ни малейшего шума. Ким Ефимович сидит с кляпом во рту?
– Глупое предположение, – покраснела Яна. – Ким Ефимович только что завершил занятия с инструктором по ходьбе и сейчас отдыхает в кресле.
– Сначала меня пытались притормозить на рецепшен, – не обращая внимания на ее слова, продолжала я, – теперь вы загородили своим телом дверь, поете о великолепном обслуживании Кима Ефимовича, но к нему не впускаете. Хорошо, я покину пансионат, но прямиком отсюда отправлюсь в милицию.
Яна вздернула бровь.
– Пожалуйста, идите в гостиную, Ким Ефимович там.
Тщательно скрывая ликование, я почти пробежала по короткому коридору и очутилась в уютной квадратной комнате, обставленной добротной мебелью. Кто-то очень постарался воссоздать интерьер, в котором, очевидно, Бусыгин жил ранее. Стены украшали многочисленные фотографии, на столе лежали книги и газеты, на буфете теснились милые безделушки, а в кресле, укутанный, несмотря на теплую июньскую погоду, шерстяным пледом, сидел худой старик, молча глядевший в телевизор, на экране которого выясняли отношения мультипликационные заяц и волк.
– Здравствуйте, Ким Ефимович, – сказала я.
Дед не пошевелился. Я решила, что Бусыгин плохо слышит, и предприняла вторую попытку завладеть его вниманием.
– Добрый вечер, Ким Ефимович!
И снова ноль эмоций. Я повернулась к Яне:
– Он глухой?
Сиделка коротко ответила:
– Нет, слышит хорошо.
– А почему тогда не отвечает? – растерялась я.
– Подойдите ближе, – посоветовала девушка.
Я сделала два шага вперед и вздрогнула. Лицо Кима Ефимовича напоминало маску, нижняя губа его чуть отвисла, щеки и лоб застыли в неподвижности, а голубые тусклые глаза были пустыми. Ким Ефимович вряд ли понимал, что смотрит мультик, он не мог адекватно оценить происходящее.
– Восстанавливаем дедушку после инсульта, – вздохнула Яна. – Удивительный прогресс. Он ходит, пользуется туалетом, но речи почти нет. У нас бывают хорошие и плохие периоды. Вот в среду мы просто огурцом скакали, отлично реагировали и на логопеда, и на инструктора по ходьбе, живо общались, улыбались. А сегодня не наш день, он даже меня не воспринимает. Да вы садитесь! Может, Ким Ефимович и оживится, он иногда как из болота выныривает.
Мне понадобилась пара секунд, чтобы обрести самообладание и перейти к вопросам.
– Давно Ким Ефимович в таком тяжелом состоянии?
Яна обиделась.
– Ему стало намного лучше.
– Скажите, а где его паспорт?
Яна уперла руки в боки.
– Интересная заява! Зачем вам документ Бусыгина? Похоже, это мне надо обращаться в милицию.
– Нет причин для беспокойства, я не хотела вас нервировать, вот и прикинулась его родственницей. Разрешите представиться: сотрудник уголовного розыска Дарья Васильева, работаю в отделе у полковника Дегтярева Александра Михайловича, – заявила я.
– Ой… – попятилась Яна. – Что случилось?
Я постаралась составить речь на милицейском суахили.
– В ходе расследования нами был обнаружен факт использования основного документа Бусыгина с целью проникнуть в телецентр.
– Чего? – по-детски отреагировала Яна. – Не поняла.
Я отказалась от идеи общения при помощи служебных оборотов из речи ментов.
– В бюро пропусков телецентра «Останкино» был отмечен паспорт Кима Ефимовича. Бусыгин получил пропуск на съемку программы об экстрасенсах.
– Быть того не может! – энергично отвергла сей факт Яна. – Ему даже в сад спуститься тяжело.
– Документ мог отправиться в путешествие и без хозяина, – вздохнула я. – Поэтому я и спрашиваю: где паспорт?
– Не побоитесь тут одна остаться? – поинтересовалась Яна. – Я схожу в спальню, все бумаги там, в шкафу.
– Почему одна? Здесь Ким Ефимович, – возразила я.
Сиделка улыбнулась и убежала, а я, покосившись на недвижимого старика, стала рассматривать фотографии на стенах. Дама средних лет в кружевных блузках и дорогих украшениях, очевидно, жена Бусыгина, девочка в старомодном байковом платье и скрученных «бубликами» на тонких щиколотках нитяных чулках, явно удочеренная им Нина. Но больше всего было снимков очаровательной малышки, можно проследить, как из хорошенькой детсадовки, кудрявой, словно ангелочек, она превратилась в школьницу с озорным взглядом. Похоже, соседка Ляля не ошиблась, Ким Ефимович обожал внучку и не испытывал особо нежных чувств к Анику, своему внуку с диковинным именем, его фотографии здесь не было. Изучив снимки на стене, я взяла альбом, лежавший на буфете, раскрыла его и вдруг услышала:
– Дай!
Звук оказался настолько неожиданным, что я едва не уронила альбом. Потом повернулась к инвалиду:
– Вы хотите посмотреть фотографии?
Бусыгин медленно кивнул. Я положила кожаный фолиант ему на колени, старик попытался перелистнуть страницы, но пальцы плохо его слушались, и мне пришлось прийти ему на помощь. Едва я открывала очередную страницу, как дед дергал рукой, и становилось понятно: он просит продолжать дальше.
Перед моими глазами замелькали фотографии девочки. Лишь в середине альбома нашелся снимок, где малышка была запечатлена не одна, около нее стоял мальчик, по виду на год старше. Я вздрогнула: на голове паренька красовалась вязаная шапочка, а в руках он держал игрушечный грузовик. И головной убор, и машинка были как две капли воды похожи на те, что Лена, внучка Зинаиды Семеновны, случайно обнаружила в шкафу. На шапчонке было небольшое темное пятнышко, а у самосвальчика не хватало колеса. Мне стало не по себе. Таинственным образом вещи со старого снимка «ожили» и перебрались в квартиру Зинаиды Семеновны.