Нина, Коля и Анна Марковна, горевавшие об Анечке, не замечали, как дедушка изводит внука. Квартиру украсили фотографиями девочки, взрослые постоянно вели о ней разговоры, дни рождения и смерти девочки были объявлены траурными. Анна Марковна и Нина стали богомолками, постоянно бегали в церковь, истово молились за душу невинно убиенного ребенка, Николай пошел на вторую работу, он решил заполнить время до отказа, хотел, чтобы у него не осталось даже минуты для горестных мыслей. Ким Ефимович один сидел в своем кабинете, чем он там занимался, никто не знал. Об Анике все забыли, мальчик был предоставлен самому себе, только мама иногда вдруг обнимала его и вздыхала. Но он не радовался ее вниманию, понимая – она вспоминает Анечку и только христианское смирение запрещает ей укорять сына в смерти дочери. Анна Марковна тоже не ругала внука, Николай вечно отсутствовал, а вот Ким Ефимович не стеснялся выражать свои эмоции и, изредка натыкаясь на кухне на внука, шипел:
– Есть захотел? А вот Анечке больше ничего не надо.
Многие подростки, очутившись на его месте, могли бы выдать агрессивную реакцию, но тихий, неуверенный в себе, мягкосердечный Аник сам начал верить в то, что виноват в гибели Ани, и перестал вымаливать у дедушки прощение.
Через год после гибели Анечки умерла Нина. Николай какое-то время жил с тестем и тещей, потом женился и переехал в Екатеринбург. Аник остался с дедом и бабушкой. Анна Марковна умерла, когда парень поступил в медицинский институт, а два года назад Аник перевез деда в пансион, квартиру запер и перестал сюда заглядывать.
– Значит, сдал деда в дом престарелых, – уточнила я.
– Аник не такой! – возмутилась Ляля. – Он Кима Ефимовича не бросал, постоянно пекся о старике. Аник святой! Ким Ефимович на внука нападал, а тот в ответ лишь тихонько говорил: «Дедушка, не надо, успокойся. У тебя давление повысится, не дай бог случится гипертонический криз».
– Но, несмотря на святость характера, Аник избавился от деда, отдал старика на попечение государства, – вздохнула я.
Ляля всплеснула руками.
– Что вы говорите! Какое государство? Аник отвез Кима Ефимовича в частный пансион «Солнечный парк». Это в Зеленограде. Дом стоит в лесу, условия шикарные, прямо пятизвездочный отель.
– Вы там были? – удивилась я.
– Нет, – призналась Ляля. – Подождите минуточку…
Споро развернувшись, старушка юркнула в свою квартиру. Я, наплевав на микробов, села на ступеньку лестницы.
Итак, любимую внучку Бусыгина сначала изнасиловали, а потом убили, девочку звали Аней. Аноним, звонивший по телефону Веры, который я случайно унесла с собой, говорил об Анечке Родионовой и Валентине Палкиной. Я теперь знаю, что Валя – дочь Олимпиады Борисовны, которая пустила в квартиру своей соседки колдуна Кима Ефимовича. Еще я в курсе, что Верочка, прикинувшись дилером компании «Фрим», отправилась к вдове следователя Филиппова, который вел дело маньяка Алексея Фурыкина, чтобы отнять у Людмилы Николаевны кольцо, которое та получила от жены преступника.
Получается, что все нити ведут к Фурыкину. А что, если внучка Кима Ефимовича носила фамилию Родионова и тоже являлась одной из жертв педофила? Иначе каким образом Бусыгин оказался втянут в эту историю? Вот только небольшая неувязочка с возрастом – безутешному деду девяносто четыре года, а экстрасенс выглядел мужчиной средних лет.
– Глядите… – запыхавшись, сказала Ляля, снова появляясь на лестнице и протягивая мне тонкий глянцевый журнал. – За Кимом Ефимовичем из пансиона прислали машину и сопровождающего, очень милого человека, наверное, медбрата. Я услышала шум и выглянула. Смотрю, незнакомый парень у двери Бусыгина возится. Конечно, поинтересовалась: «Милейший, вы кто?» А он очень вежливо объяснил: «Меня зовут Сергей. Я из «Солнечного парка», господина Бусыгина туда внук определил, забираю дедушку. У нас отличные условия, прекрасное медицинское обслуживание, бассейн, библиотека, номера люкс. Вот вам проспект, почитаете на досуге».
Я пролистала страницы рекламного издания и зафиксировала в памяти адрес «Солнечного парка» – пансион, оказывается, находится совсем недалеко от Ложкина.
– Разве это похоже на приют для нищих? – подбоченилась Ляля.
– Нет, – согласилась я, возвращая старушке проспект, – вы правы, пансион напоминает хороший отель. Кстати, не подскажете телефон Аника?
– Нет, мы с ним давно не общаемся, – нахмурилась Ляля.
– А где живет внук Бусыгина?
– Понятия не имею, – ответила бабушка.
– Он Анкибу Николаевич? – уточнила я. – А фамилию можете назвать?
Ляля сдвинула брови, забормотала:
– Нина стала после брака… э… Сергеевой. Нет, Ковалевой! Или Андреевой? Память подводит. Такая простая, русская незатейливая фамилия… Николаева? Нет, увы!
– Может, Родионова? – подсказала я.
Старушка потерла виски ладонями.
– Вероятно, но не уверена. Я-то их всех по-прежнему Бусыгиными считаю. Ким Ефимович, когда на Анне Марковне женился, Нину удочерил и дал ей свою фамилию. Помнится, он очень переживал, что род Бусыгиных на нем закончится, все говорил: «Выскочит Нина замуж и станет какой-нибудь Попрядухиной».
– Аник внешне на кого похож? – перебила я Лялю.
– На мать, – категорично заявила соседка. – Да, ее масть.
– Рыжий, глаза светлые, а на лице борода? Хрупкого телосложения, невысокого роста?
– Вовсе нет, – засмеялась Ляля. – Глаза карие, волосы темные, симпатичный парень.
– Но не рыжий с веснушками? – пробормотала я, понимая, что выпестованная мною версия с треском разлетается в пыль.
– Такой человек за Кимом Ефимовичем из пансиона приезжал, – внезапно вспомнила Ляля. – Точно, волосы морковные, глаза, как у нашего кота, зелень с голубыми вкраплениями, бородка, конопушки, росточка невысокого, худенький. Я еще подумала: на клоуна похож. Ему бы большой красный нос и на арену.
Сев в машину, я схватилась за мобильный и очень удивилась, увидев безжизненный дисплей. Сначала я подумала, что забыла зарядить аппарат, но потом вспомнила про мужчину, требовавшего некоего Фирсова, и оживила трубку. Не успел экран замерцать, как понеслись короткие сигналы, сообщающие о полученных эсэмэсках, один, второй… пятый… десятый… двадцатый. Я в полнейшем изумлении изучала почту. Все сообщения выглядели почти близнецами.