— Можно войти?
— Конечно.
Александра закрыла за собой дверь и прошла вперед. Она выглядела необычайно элегантной в белом муслиновом платье и замысловатой шляпке.
— Уоллингфорд присматривает за Абигайль. Они сказали, что ты здесь. Я бы хотела поговорить с тобой.
Финн сделал приветственный жест рукой:
— Проходи, только, боюсь, у меня здесь негде сесть.
Она улыбнулась:
— Почему же, есть.
Грациозно Александра подошла к машине, села на пассажирское сиденье, которое так часто занимала раньше, и стала рассматривать носки своих изящных туфелек.
— Значит, все вопросы с полицией решены?
— Да. Мне почти стало жалко этого бедолагу. Но тут я вспомнил, что он едва не убил тебя, и жалость прошла, — сказал он, а затем кашлянул и продолжил: — Мне очень жаль, что ты не выиграла в гонке.
— О, Финн, о чем ты говоришь! Все могло кончиться намного хуже. Он же мог убить тебя! — Александра тряхнула головой. — Но все это не имеет значения. Будут и другие гонки. Люди обязательно увидят, как быстро может двигаться паровик. Может быть, даже Еллинек…
— К черту все это, Александра!
Она закрыла глаза:
— Я все понимаю. Прости меня.
Финн сделал глубокий вдох и с шумом выдохнул.
— Послушай, я…
— Нет, позволь я скажу. Я вела себя ужасно. А с тех пор, как приехала в Рим — еще хуже. Ты сделал добрый, благородный жест, а я практически швырнула его тебе в лицо. Я настояла на участии в гонках, обвинила тебя в ужасных вещах, когда ты заботился только о моей безопасности. Я это понимаю. Но и ты должен понять, что…
Финн медленно протянул руку и коснулся локона на ее виске.
— Купить тебя. Ты на самом деле так думаешь?
— Нет, конечно, нет.
— Никто не может купить тебя, Александра. Я вообще не хотел, чтобы ты об этом узнала, ну, или узнала намного позже. — Он провел пальцем по ее щеке, подбородку. — Невероятная женщина. Почему ты не хочешь, чтобы я тебе помог?
— Я не могу тебе этого позволить, — заверила Александра, пристально глядя на него своими огромными и глубокими глазами. — Между нами не будет денег.
— Господи, Александра! — вздохнул он, запустил пятерню в свою шевелюру и основательно ее взлохматил. — Неужели ты сама не видишь, что делаешь? Ты утверждаешь, что хочешь быть не той, кем была раньше, но это не так. Ты всегда контролируешь ситуацию. Ты всегда остаешься всемогущей ее светлостью, маркизой, словно деньги и титул единственное, что имеет значение в этом мире.
Она вздрогнула, открыла рот, но не сразу сумела заговорить.
— Я… это неправда, Финн. Меня больше не интересует лондонское общество.
— Разве? Ты говоришь правду, Александра?
Женщина посмотрела на него спокойно и уверенно.
— Да. Последние несколько месяцев, которые я провела в твоей мастерской, были самыми счастливыми в моей жизни. Я хочу жить именно так до конца своих дней. И я ценю твое желание дать мне шанс иметь средства для жизни… с тобой или без тебя. Просто я не могу… Я не могу получить эти деньги от тебя. Я всегда буду чувствовать себя обязанной за такую огромную жертву…
— Жертву? — Финн нахмурился. — Но ведь нет никакой жертвы, дорогая. Я действительно хочу купить эту компанию.
Александра наклонила голову и начала аккуратно стягивать перчатки.
— Компания занимается паровыми автомобилями, Финн. Какую пользу она может принести тебе? Ты должен отказаться от этой идеи. Я не позволю, чтобы ты сделал это ради меня.
— Но с чего ты взяла, что я делаю это ради тебя?
— А разве нет? — Она бросила перчатки на соседнее сиденье и теперь сверлила Финна проницательным взглядом.
Он несколько мгновений задумчиво смотрел на нее, потом резко отвернулся.
— Вынужден тебя огорчить, дорогая, но не все в этом мире вращается вокруг тебя. Мне необходима эта компания, — сказал он, глядя на стоящую у стены батарею, жадно насыщающуюся зарядом. Завтра всего этого здесь уже не будет. Завтра все они отсюда уедут. Останется ли Александра с ним? — Я уже много месяцев готовлюсь к покупке этой компании. Ты об этом не знала?
— Я… нет. Узнала только несколько дней назад от Хартли, — тихо сказала она.
— И это вовсе не из-за тебя, дорогая, а из-за завода. Ты когда-нибудь там была?
— Нет.
Финн покачал головой:
— В него вложено твое состояние, а ты его ни разу не видела?
— Для начала, лично я ничего и никуда не вкладывала. А потом мне было все равно, какая именно компания меня разорила.
— Там чертовски хорошая мастерская для исследований, отличный испытательный полигон и почти завершено строительство завода по производству готовой продукции. Чтобы все построить с нуля, мне потребуется много лет, усилий, внимания, надзора и бог знает чего еще. — Финн покосился на Александру. — И всего этого я могу избежать. Поверь, я хотел купить манчестерский завод задолго до того, как познакомился с леди Александрой Морли.
— Понимаю. — Она некоторое время молча теребила пальчиками кружевную отделку перчаток. — Но все сооружения, которые там есть, не стоят пятидесяти шиллингов за акцию. Ты переплачиваешь.
— Да, чтобы держатели акций не упрямились.
— Вполне хватило бы двадцати, — упорно настаивала она. — Этого было бы более чем достаточно.
Финн почувствовал, как внутри что-то взорвалось, и он не слишком вежливо схватил женщину за плечи.
— Да, ты права. Я мог бы ограничиться двадцатью. Но не сделал этого. Я предложил пятьдесят, и знаешь почему?
Александра молча покачала головой.
— Потому что я люблю тебя, — хрипло сказал он. — Я люблю тебя страстно, отчаянно. Я не могу видеть тебя несчастной и не желать помочь, уладить все проблемы, вернуть на твое красивое лицо улыбку. Да, я предложил пятьдесят шиллингов за акцию этой проклятой компании, и, видит Бог, если надо, предложил бы миллион. Я бы занял, выпросил или украл каждый пенни, на который, мог наложить руку. Я бы вытащил драгоценные камни из королевской короны и с радостью пошел за это на виселицу, потому что ничто на этом свете не имеет для меня значения, если в твоих глазах стоят слезы. Неужели ты не понимаешь этого?
Александра потрясенно застыла. С другой стороны тонкой деревянной двери послышался мужской смех, веселый и заразительный. Смех стал громче — несколько человек остановились у двери, — а потом стих.
— Хорошо, — едва слышно прошептала она. — Хорошо.
— Поняла?
— Да.
Финн прижался лбом к ее лбу и выдохнул:
— Вот и славно.