— Странно это как-то, сынок. Зачем ей?
— А затем, что она не дура, давно сопоставила факты. Хоть мы об этом никогда не говорили вслух, думаю, она понимает, что я в курсе ее… похождений.
— Ну, понимает, и что?
— Мама, я этого ублюдка ненавижу!
— Какого?
— Ее ребенка. Как подумаю, чей он сын, волком выть готов, Да попадись он мне только на глаза… страшно подумать, что бы я с ним сделал. А Лика все это чувствовала, понимала, что однажды я не смогу сдержаться. Уж не знаю как, но она подстроила эту историю с мертворожденным младенцем. Просто чтобы я успокоился. А сама отдала ребенка…
— Не знаю, Егорушка. Уж больно это странно.
Егор закурил новую сигарету, посмотрел сначала на небо, потом на носки своих ботинок и только после этого продолжил:
— Еще в роддоме моя жена познакомилась с женщиной. Ее зовут Мария Литвинова. Она мать-одиночка, растит полугодовалого ребенка. Я считаю, что этот ребенок — сын Лики.
— Почему ты так считаешь? — Она отложила вязание, внимательно посмотрела на своего мальчика.
— Лика слишком быстро успокоилась после смерти ребенка. Я ни разу не видел, чтобы она плакала. Зато она почти не вылезает от этой Литвиновой. Неспроста это все.
— Перестань, Егор, это же объяснимо. Эта… твоя жена потеряла ребенка, а у ее новой подруги есть малыш. Для женщины естественно привязываться к детям, пусть даже чужим.
— Нет, — упрямо повторил сын. — Я считаю, что Лика подкупила эту Литвинову.
— Егор, ты сам себе перечишь. Ты же сказал, что твоя жена познакомилась с подругой в роддоме. А в роддом, сынок, поступают только будучи беременными. Если даже предположить, что твоя жена отдала сына, то у этой Литвиновой должно сейчас быть сразу два ребенка: свой собственный и Ликин. Так?
— Не знаю, — Егор надолго задумался. — Все равно что-то тут не так. Лика в этом мальчишке души не чает, подарками заваливает, с мамашей его по телефону каждый день болтает.
— Сам же сказал, что они подруги.
— Подруги! Да у Лики отродясь не водилось никаких подруг! Я был ее единственной подругой.
— Все меняется, мой мальчик. Люди тоже меняются.
— И изменяют…
— Прости.
— Ничего, мама. Я уже начинаю привыкать.
— Не думай об этом, сынок.
— Не могу не думать. Я от этих мыслей скоро с ума сойду.
— А узнай-ка все про эту Марию Литвинову, — сказала она после долгих раздумий. — Всю подноготную узнай, ты же можешь. Была ли она беременна? От кого? Куда делся ее хахаль? С кем она сейчас живет? Где ее родственники?
— Зачем?
— Узнай сначала, а потом я тебе расскажу.
Через неделю перед ней лежало подробное досье на Марию Андреевну Литвинову двадцати пяти лет от роду.
В жизни девчонки не было ничего примечательного, заурядная такая жизнь. Лидию Степановну заинтересовали только несколько пунктов.
Пункт первый: Литвинова действительно была беременна и родила сына.
Пункт второй: отец ребенка, сожитель Литвиновой Антон Петрович Погорелов, бросил любовницу, как только узнал о ее беременности.
Пункт третий: оба, и Литвинова, и Погорелов, не были коренными москвичами. Первой квартира досталась после смерти бабки, а у второго вообще не имелось жилплощади. Родственники обоих жили в глухой провинции и в столицу не наведывались.
План родился за ночь. Он был прост и гениален одновременно. Судя по досье, Литвинова — девушка простодушная и наивная. В противном случае она не стала бы терпеть рядом с собой бабника и прощелыгу Погорелова. Втереться в доверие к такой простодушной окажется несложно, во всяком случае. Лидия Степановна на это надеялась. Она поживет рядом с девчонкой, осмотрится, понаблюдает за ситуацией изнутри, а там видно будет.
— У меня к тебе просьба, — сказала она сыну.
— Все, что захочешь, мама. — Егор смотрел на нее со смесью надежды и недоверия.
— Погорелова нужно убрать из Москвы. Сделаешь?
— Легко. Можно предложить ему работу в нашем питерском филиале. Он же компьютерщик…
— Хорошо. Тебе хватит месяца?
— Да. Что ты надумала, мама?
— Мне скучно, сынок, — она загадочно улыбнулась. — Я старая женщина, и мне скучно. Я решила развлечься, поиграть в частного детектива.
— Ты уверена, мама?
— Хуже ведь никому от этой затеи не будет. — Она погладила сына по голове. — Назовусь бабкой Погорелова, поживу там, осмотрюсь.
— Это опасно.
— Что — опасно? Ты бы стал подозревать семидесятилетнюю старуху?
— Ты еще не старая, мама.
— Неважно, — она нетерпеливо махнула рукой. — Ты же хочешь знать правду?
— Хочу.
— Я узнаю для тебя эту правду. Только давай начистоту, сынок. Если мальчик на самом деле окажется ребенком твоей жены, как ты поступишь?
Егор побледнел, надолго замолчал. Она терпеливо ждала. Ей было важно знать, чего хочет ее сын.
— Если я буду знать, что ребенок этого подонка топчет землю, мне станет очень тяжело жить, — сказал он наконец.
— А если ты будет знать, что он лежит в сырой земле, тебе станет легче?
Он снова надолго замолчал, а потом тихо сказал:
— Да.
Вот и все. Каждый из них сделал свой выбор. Пришло время действовать…
Она была права — та девочка, Маша Литвинова, оказалась наивной и простодушной. Она с ходу поверила всем россказням. Это выглядело так, словно бедняжка только и ждала, чтобы ее кто-нибудь обманул. Глупая, неосторожная девочка.
Был еще пес. Пса надо было опасаться больше, чем его хозяйки, у животных развита интуиция, они чувствуют зло. Но пес оказался под стать своей хозяйке, глупым и простодушным, даром что ротвейлер.
А ребенок?..
Мальчик как мальчик. Красивый, крепкий малыш. Сразу и не скажешь, на кого он похож и чей он ребенок. Время покажет.
Егор говорил что-то о генетической экспертизе. Как только у нее выдастся такая возможность, она возьмет материал для этой самой экспертизы, а пока торопиться некуда. Нужно пообвыкнуться, осмотреться.
Ей хватило месяца, чтобы понять — Маша любит мальчика больше жизни. Ни за какие деньги невозможно симулировать материнскую любовь. Она сама мать, она это знает, как никто другой.
А еще Маша с сыном живут крайне бедно. Спрашивается — куда она дела полученные на воспитание ребенка деньги? Опять нестыковка.
Она уже собиралась отказаться от своего плана, когда в Машиной квартире появилась Лика…
Это было невероятно, но обе женщины смотрели на мальчика таким взглядом, который бывает только у родной матери. Что же это такое? Получается, прав Егор? Нет, надо остаться и понаблюдать. Рано или поздно эта негодяйка чем-нибудь себя выдаст и правда выплывет наружу. Время терпит. Ей некуда спешить. И потом, есть своя прелесть в такой вот незатейливой, суетливой жизни.