– Вовсе я ее не выбирал! – досадливо воскликнул доктор. – Я очень тщательно слежу за его чтением, я знаю, какая роль может его увлечь, и потому уже год единственная книга, которую ему дозволялось читать, – роман того же господина Достоевского “Идиот”. Из всех персонажей романа под амплуа Терпсихорова подходит только князь Мышкин. И Лаэрту роль пришлась по вкусу. Он превратился в тишайшего, совестливейшего Льва Николаевича Мышкина, лучшего из обитателей Земли. Всё шло прекрасно до тех пор, пока какой-то безобразник не подсунул ему “Бесов”, а я просмотрел. Ну, конечно, Ставрогин много авантажней князя Мышкина, вот Терпсихоров и сменил репертуар. Байронизм, богоборчество, поэтизация Зла в драматическом смысле куда привлекательней вялого христианского всепонимания и всепрощения. Когда я спохватился, поздно было – Лаэрт уже переродился, пришлось приспосабливаться. На время кризиса отселил его подальше от остальных пациентов, стал подбирать какое-нибудь чтение поярче “Бесов”. Надо сказать, это весьма непростая задача. Но я не предполагал, что Ставрогин может быть настолько опасен, и недооценил творческую фантазию Лаэрта. И все же Ставрогин, избивающий женщин, – это что-то слишком уж смелая трактовка образа. Все-таки аристократ.
– Он меня не бил, – тихо сказала госпожа Лисицынa, догадавшаяся, откуда у бедного сумасшедшего появился нехороший роман. Это же отец Митрофаний дал Алеше в дорогу – из педагогических целей, а вышло вон что!
Чувствуя себя до некоторой степени соучастницей (к чтению романов владыку приохотила именно она), Полина Андреевна попросила:
– Не выгоняйте Николая Всеволодовича, он не виноват. Я не стану жаловаться.
– Правда? – просиял Коровин и погрозил пальцем невидимому Терпсихорову. – Ну, ты у меня теперь будешь Сахарную Голову из “Синей птицы” разучивать! – Однако тут же снова повесил голову. – Приходится признать, что целитель душ из меня неважный. Слишком немногим мне удается помочь. Случай Терпсихорова тяжел, но не безнадежен, а вот как спасать Ленточкина – ума не приложу.
Лисицына вздрогнула, поняв, что исчезновение Алеши еще не обнаружено, – и промолчала. Одноколка уже катила по сосновой роще, меж разноцветных и разностильных домиков клиники. Из-за поворота показался докторский особняк, у подъезда которого стояла запряженная четверкой приземистая карета – черная, с золотым крестом на дверце.
– Высокопреподобный пожаловал, – удивился Донат Саввич. – С чего бы? Обычно к себе приглашает, загодя. Видно, случилось что-нибудь особенное. Я вас, Полина Андреевна, в свою приватную половину проведу, скажу, чтобы вами занялись. А сам, уж простите покорно, в кабинет, к островному властителю.
Однако по-коровински не вышло. Архимандрит, должно быть, увидел подъехавшую коляску в окно и вышел встречать в прихожую. Да не вышел – вылетел: весь черный, разъяренный, угрожающе стучащий посохом. На растерзанную особу женского пола взглянул мельком, брезгливо скривился и отвел глаза – будто боялся осквернить взгляд лицезрением этакого непотребства. Узнал щедрую богомолицу или нет, было непонятно. Если и узнал, нестрашно, успокоила себя госпожа Лисицына – решит, что взбалмошной барыньке опять крокодил приснился.
– Здравствуйте, отче. – Коровин наклонил голову, глядя на гневного настоятеля с веселым недоумением. – Чему обязан нежданной честью?
– Договор нарушаете? – грохнул своим жезлом об пол Виталий. – А договор, сударь, он дороже денег! Вы мне что обещали? Что не станет она братию трогать! И что же?
– Да, и что же? – спросил ничуть не устрашенный доктор. – Что такого ужасного стряслось?
– “Василиск” утром не вышел! Капитана нет! В келье нет, на пристани нет, нигде нет! Пассажиры шумят, в трюме груз неотложный – монастырская сметана, а вести пароход некому! – Высокопреподобный схватился за наперсный крест – видно, чтобы напомнить себе о христианской незлобивости. Не помогло. – Я провел дознание! Иону вчера вечером видели с этой вашей блудницей вавилонской!
– Если вы о Лидии Евгеньевне Борейко, – спокойно ответил Донат Саввич, – то она отнюдь не блудница, у нее другой диагноз: патологическая квазинимфомания с обсессионной навязчивостью и дефицитолибидностью. Иными словами, она из разряда записных кокеток, которые кружат мужчинам голову, но к своему телу их ни в коем случае не подпускают.
– Был уговор! – оглушительно взревел Виталий. – До монахов моих ее не допускать! Пусть бы на приезжающих упражнялась! Был уговор или нет?
– Был, – признал доктор. – Но может быть, ваш Иона сам себя повел с нею не по-монашески?
– Брат Иона – простая, бесхитростная душа. Я сам его исповедую, все его грехи немудрящие до донышка знаю! Коровин прищурился.
– Говорите, простая душа? Я тут у Лидии Евгеньевны в спальне пакетик кокаина нашел, и еще два пустых, со следами порошка. Знаете, кто эту гадость ей с материка доставляет? Ваш мореплаватель.
– Ложь!!! Тот, кто вам ее сообщил, – клеветник и оглогольник!
– Сама же Лидия Евгеньевна и призналась. – Донат Саввич махнул рукой в сторону озера. – А ваш пропавший агнец, простая душа, сейчас валяется, вдребезги пьяный, у старого маяка. Можете отправиться туда и удостовериться сами. Так что госпожа Борейко в неотправлении парохода неповинна.
Архимандрит только очами сверкнул, но препираться далее не стал. Черным смерчем выскочил наружу, хлопнул дверцей кареты. Крикнул:
– Пошел! Ну!
Карета рванула с места, разбрасывая гравий из-под колес.
– Так Борейко тоже ваша пациентка? – растерянно спросила Полина Андреевна.
Доктор поморщился, прислушиваясь к удаляющемуся бешеному грохоту копыт.
– Как бы не сказал теперь, что это Терпсихорой капитана спаивает… Что, простите? А, Борейко. Ну разумеется, она моя пациентка. Неужто по ней не видно?