– Нет, но я сразу вижу, если кто-то смыслит.
– Например?
– Например, Чарли, – быстро ответила она.
– Понимаю. Это, несомненно, еще одна причина выйти за него замуж. – Это был идиотский разговор; я валялся в своей спальне, смотрел на фотографию жены и слушал женщину, с которой спал, как она сравнивала своего покойного мужа с женихом. – Возможно, фирма оплачивает сейф для хранения ценностей или что-нибудь, о чем ты не знаешь.
– Возможно.
В ее ответе слышались сомнение и нежелание иметь дело с юридической фирмой.
– Почему ты сама не распоряжаешься деньгами? – продолжал настойчиво расспрашивать я. – Я хочу сказать, они могли бы обокрасть тебя подчистую, понимаешь?
– Ты думаешь?
– Конечно, они на этом собаку съели.
Это подействовало. Время – час. Угол Пятой авеню и Сорок девятой улицы.
– Как я тебя узнаю? – спросила Кэролайн.
Шутки. Мы по-прежнему шутили.
Я стоял на парадном крыльце, наблюдая за паром, образующимся на холоде от моего дыхания, и прикидывал, каких неприятностей мне следовало вскоре ожидать. Мне определенно предстоит крупный разговор с Хэлом Фицджеральдом. Наверно, и с Хоббсом у меня скоро состоится неприятная беседа. Однако я надеюсь, что хотя бы мы с Лайзой обойдемся без такого разговора. Возможно, мужчинам нравится стоять на крыльце, размышляя о скверных новостях; возможно, во время оно какой-нибудь фермер – противник отделения американских колоний от Англии стоял на этом же самом крыльце или на том, что находилось на этом месте ранее, прилаживая свои деревянные челюсти или почесывая сифилитическую промежность и терзаясь по поводу революции, и смотрел свысока на грунтовую дорогу или поле и видел, как генерал Джордж Вашингтон проезжает мимо верхом на лошади. История пожирает лучших из них. У меня болели пах, ребра и голова, но как после игры в футбол; после нее все чертовски болит, но испытываешь тайное удовольствие. Боль напоминает вам, что вы трехмерны и занимаете место во вселенной, вы – некто, с кем миру приходится считаться. С другой стороны, я совершенно не хотел общаться с миром со своего парадного крыльца. Двое деловых ребят могли вернуться, а за моей стеной никто не увидит и не услышит, что они будут делать. Они знали, где я живу.
Поэтому я решил провернуть одно небольшое дельце, прежде чем отправиться в адвокатскую фирму Кэролайн. Я проковылял по дорожке, по тоннелю и через калитку и завернул за угол Восьмой авеню. Шел ли кто-нибудь за мной по пятам? Наверняка существовал способ выяснить это. Я нырнул в один из тех книжных магазинов, торгующих альтернативными видеокомиксами, которые специализируются на японской мультипликационной порнографии. Я пробыл в магазине несколько минут, купил дешевый видеомагнитофон, содрал упаковку и этикетку, выбросил мусор и вышел с видеомагнитофоном в руках. Потом я отправился в гастроном и попросил бумажный пакет; меня могли видеть выходящим из гастронома на зимнее солнышко и запихивающим видеомагнитофон в бумажный пакет, который я сунул под мышку; так я брел в течение минут пятнадцати прочь от своего квартала.
Этот ресторанчик был скромным заведением с кафельным полом, влажным от снега, и тесно стоявшими маленькими столиками. Его постоянную клиентуру составлял главным образом персонал расположенных неподалеку крупных галерей или туристы, желавшие видеть персонал расположенных неподалеку крупных галерей. В баре торчал мужик в костюме с прической «конский хвост» лет, наверное, сорока пяти. Я точно разговаривал с ним дважды; у него имелась одна история, которую он рассказывал туристам и которая начиналась так: «Этот город, позвольте вам заметить, этот город бросает тебе вызов, парень. Он, черт подери, все время бросает тебе вызов. Так-то вот. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как какой-нибудь туз поманит тебя пальчиком. Да что там, и со мной случилось такое, давно, правда, еще в восемьдесят седьмом. Я тогда был не последней спицей в колеснице Моргана Стелли». В этом заведении на стене были развешаны лицензии на алкогольные напитки, восходившие к 1883 году. Там много говорили об искусстве, и все эти разговоры вертелись вокруг денег. Я набрал номер нью-йоркского офиса Хоббса из телефона-автомата. Три передачи через последовательные ряды секретарей. Мне сообщили, что он в Бразилии. Но я уже беседовал с мэрами, сенаторами и бандитами; до «шишек» всегда можно добраться; это просто вопрос того, кто сегодня сидит на телефонах. Я повесил трубку, перезвонил и попросил к телефону Кэмпбелла. «Я его сосед по дому. Ничего особо важного, – сказал я, – просто наш дом горит, и я подумал, что ему, быть может, это небезразлично».
Это сработало.
– Кэмпбелл, – сказал я, когда он подошел, – пленка, которую ваши парни отняли у меня прошлой ночью, вовсе не та, которая нужна Хоббсу. Сейчас, вероятно, вам это уже известно. Это пленка с полицейским, получившим неслабый удар. Так вот, копы знают об этой пленке. И она им нужна. Я собираюсь рассказать им, что она у вас и что вы отобрали ее у меня.
Паузы для размышлений не последовало.
– Мистер Рен, меня не интересует ваша весьма странная история. Между тем сегодня я очень занят и…
– Послушайте вы, несчастный британский идиот! Вы не знаете полицейское управление города Нью-Йорка. Все, что мне нужно сделать, это сообщить им, что пленка с избитым копом у ваших болванов, и это их весьма порадует. Они любят разбираться с парнями в костюмчиках. Это классовая война. Помощник комиссара полиции знает о пленке. Нужен всего один телефонный звонок, чтобы он узнал, что она у вас. А потом об этой истории узнают все. Особенно другие газеты в Нью-Йорке.
– Значит, у нас сложится очень интересная ситуация, мистер Рен. – Кэмпбелл говорил с тихой яростью человека, которому платили большие деньги за то, чтобы возвращать проблемы тем, кто их создавал. – Получится, что владелец вашей газеты возбудит против одного из своих бывших обозревателей дело о диффамации. И выиграет его. Он будет также преследовать судебным порядком любую другую газету, которая наймет этого обозревателя, чтобы он поведал свою клеветническую историю. Но опять-таки все это, как говорится, пустая болтовня, потому что я убежден, что дело не дойдет до такого несчастливого финала. Я полагаю, что вы проявите благоразумие и осторожность.
– Верните мне пленку, Кэмпбелл. И передайте Хоббсу, что мне на вас положить.
– Насколько я могу судить, нам нечего больше обсуждать в данном случае, мистер Рен. – И он повесил трубку.
Я бросил в автомат еще один четвертак и позвонил Хэлу Фицджеральду:
– Нам надо поговорить, Хэл. У меня возникла проблема.
– Проблемы проблемами! Пленка все еще у тебя?
– Нет.
– Где ты находишься?
Я объяснил ему, затем попросил у официантки место у окна. Я вышел из ресторана и мимоходом бросил бумажный пакет с видеомагнитофоном в мусорную урну на углу. Не оглядываясь назад, я вернулся в ресторан, заметив мельком, как солнечный свет падает на окно. Мне будет удобно смотреть наружу, но с другой стороны улицы никто не разглядит меня, сидящего в ресторане. Со своего места я наблюдал со слетающимися на ланч ранними пташками. Кто-то из них уселся рядом с мужиком с «конским хвостом», созерцавшим дымок своей сигареты.