— И вам это удалось?
Я ответил не сразу, ожидая, пока нужные слова сами придут ко мне.
— Я, собственно, хотела узнать, что было дальше, — уточнила Салли.
— Дальше?… Джей умер, — сказал я.
Твой отец умер, подумал я. Умер, и теперь ты никогда его не увидишь.
— Тот… большой человек? А отчего он умер?
— Мистер Рейни был болен. Проблемы с легкими.
— Его… убили?
— Нет. Я же сказал — он был серьезно болен.
— Он был хорошим человеком?
— С ним случилось большое несчастье, — сказал я. — Это было давно. Но он не был плохим, нет…
— И он не хотел причинить мне вред?
Прежде чем ответить, я бросил взгляд на Коулза:
— Нет. Он ни в коем случае не хотел причинить вред тебе, Салли.
Похоже, мои слова подействовали. Что-то — какая-то туго натянутая струнка внутри нее ослабла.
— Вы хотите сказать, что все это было чем-то вроде… ошибки, большой ошибки?
Я кивнул:
— Да, чем-то вроде очень большой ошибки, Салли.
Она слегка пожала плечами.
— Ну тогда… ладно. — Салли посмотрела на отца. — Я пойду проверю свою электронную почту, хорошо, папа?
— Конечно, дорогая, конечно.
— А ты еще долго?… — спросила она.
— Нет, а что?
— Я подумала, что по дороге домой мы могли бы заехать в спортивный магазин.
— Хорошо, лапа, я понял.
Салли вышла. Коулз закрыл дверь и повернулся ко мне, не в силах сдержать свой гнев.
— Ну, Уайет, какая часть вашей истории — вранье? Девяносто девять процентов? Сто?!
— Чего вы, в конце концов, от меня хотите, Коулз?… — спокойно спросил я.
— Я хочу знать, почему этот Рейни преследовал мою дочь.
— Этого я вам не скажу.
— Что-о?! — Коулз сжал кулаки, и я сразу вспомнил Уилсона Доуна-старшего и то, как однажды он меня почти уничтожил. — Вы что, не понимаете, что я могу обратиться в полицию, и тогда…
— Понимаю. И тогда мне придется рассказать им все. К сожалению.
— К сожалению для кого? Для вас, Уайет?…
Тут я снова вспомнил о своем долге перед Уилсоном Доуном-старшим и его женой, у которых я отнял единственного ребенка; о долге перед своим собственным сыном, которого я предал, когда расстался с ним без борьбы; перед Джеем Рейни, который — не будем забывать об этом! — ни разу не открылся перед дочерью, хотя молчание, несомненно, причиняло ему острую боль. Я вспомнил о своем долге и перед самим Коулзом, и — самое главное — о долге перед Салли. Да, я чувствовал себя обязанным и перед ней просто потому, что она все еще была ребенком, а я был взрослым. И мой долг перед всеми этими людьми и перед самим собой заключался в том, чтобы никогда больше не становиться дикой и неуправляемой силой, которая разлучает родителей и детей. Никогда и ни за что.
— К сожалению для кого, Уайет?… — повторил Коулз, сердито сверкая глазами. — Кому может повредить правда?
Я посмотрел на него, заглянул в него — туда, откуда брало начало его робкое стремление знать истину. Коулз недолго выдерживал мой взгляд. Несколько раз моргнув, он отвел глаза.
— Ну? — глухо спросил он.
— Эта правда может повредить тем, кто очень вас любит, — сказал я наконец. — Тем, кому очень нужен заботливый и любящий отец.
Этого оказалось достаточно. Коулз ничего больше не сказал, хотя я не уверен, что он меня понял. Но я к этому и не стремился. Для меня было достаточно, что он понял главное — что есть вещи, которых ему лучше не знать.
Немного ссутулившись, Дэвид Коулз вздохнул:
— Вы хотите, чтобы я вам верил…
— Я хочу, чтобы вы верили себе, верили тому, что знаете.
Он немного подумал, потом кивнул — скорее своим мыслям, чем мне.
— Ну хорошо… Мне кажется, с Салли все в порядке. Во всяком случае, ей очень помогло, что она смогла задать вам свои вопросы.
— С вашей стороны было очень разумно предложить ей это, — сказал я.
Дэвид Коулз пробурчал что-то неразборчивое.
— Как бы там ни было, я решил разорвать договор аренды, — сказал он. — Мы вернемся в Лондон.
— Как вам будет угодно.
— Вы являетесь официальным душеприказчиком Рейни?
— Пожалуй, да, — кивнул я. — Поскольку никого другого все равно нет…
— Я хотел бы знать, станете вы настаивать на продлении договора или штрафных санкциях?
— Можете быть спокойны, ни на чем таком я настаивать не буду.
— Вы оставите мне ваши координаты на случай, если у меня возникнут какие-то вопросы?
— Разумеется.
— Я хотел бы еще спросить…
— Спрашивайте.
— Сколько времени вы работали на мистера Рейни? Долго?
— Всего несколько недель.
— Значит, вы его почти не знали?
— Да, почти не знал.
— Он был женат?
— Нет.
— А семья у него была?
— Нет, — ответил я. — У него не было абсолютно никого.
Коулз задумался, но врожденная порядочность в конце концов возобладала.
— Это довольно грустно, правда?
— Пожалуй.
Коулз поднялся и протянул мне руку:
— Надеюсь, вы меня простите?… Как отец, я не мог поступить иначе. Ведь когда дело касается твоего ребенка, поневоле становишься…
— Вам не за что извиняться.
Мы вместе вышли в большой зал. Салли сидела за одним из компьютеров и что-то печатала. Заметив, что мы уходим, она встала. У нее были такие же, как у Джея, широкие плечи, темные глаза и длинные ноги, но Коулз, к счастью, этого не заметил.
— До свидания, — вежливо сказала она.
— До свиданья.
Потом дверь офиса закрылась за мной, и я никогда больше не видел ни Дэвида, ни Салли. Но я их слышал, потому что задержался на пороге и прислушался.
— Папа!..
— Что?
— Мне скучно.
— Хочешь, поедем домой?
— Ты обещал купить мне новую клюшку для хоккея!
— Хорошо, лапа, купим. Дай мне только убрать на место бумаги. Это недолго.
— Ах, папа! — капризно воскликнула Салли. — Мне та-ак скучно!..
Это было именно то, что я надеялся услышать, поэтому я не стал больше задерживаться. Спустившись вниз, я покинул здание. Погода была теплой, и я почти час бродил по улицам, чувствуя странную пустоту внутри. Джей, говорил я себе снова и снова, я сделал это, чтобы защитить ее. Салли незачем знать, кто был ее родной отец, потому что это может разрушить ее отношения с человеком, которого она считает отцом, к тому же настоящий отец теперь все равно для нее потерян. Была ли это истина в обертке из лжи, или наоборот, — этого я не знал, и все же мне казалось, что я поступил правильно. Во всяком случае, эта проблема перестала меня тяготить. Пусть я солгал, но солгал во имя добра, и хотя моя ложь не могла вернуть Уилсона Доуна-младшего, мне казалось, что я хотя бы частично искупил свой грех.