Неожиданно я обнаружил, что иду по Тридцать третьей улице мимо стейкхауса, но внутрь заходить я не стал. Разбитый керамический горшок с декоративной туей был заменен новым, но он не совсем подходил по цвету и к тому же выглядел вызывающе новым. И все же однажды, когда вечера стали совсем теплыми, я толкнул тяжелую дверь с золотыми буквами на стекле и вошел в ресторан. Здесь все было по-прежнему: панели красного дерева, цветные олеографии на стенах. Все как всегда, словно ничего не случилось. До начала вечернего наплыва посетителей оставался примерно час, и в дальнем углу главного зала орудовал пылесосом уборщик, а метрдотель проверял список зарегистрированных на сегодня столиков. Я сразу заметил, что дверь к Кубинский зал была открыта настежь, и, прежде чем кто-то успел меня остановить, я шагнул к ней и спустился вниз по крутой мраморной лестнице, ожидая снова увидеть обнаженную красотку над баром, пыльные книжные полки, древнего бармена, протирающего тряпкой стойку, и тусклые светильники на стенах.
Но подвальная комната оказалась выкрашена в неправдоподобно яркий желтый цвет — приветливый и солнечный, словно в детской спальне. Картины, книги — все исчезло. Кафельный пол был застелен новеньким ковровым покрытием, кабинки — снесены, мужской туалет с разобранной стеной сделался продолжением комнаты. Вместо бара я увидел два длинных банкетных стола, накрытых льняными скатертями. На каждом из них красовалась табличка: «Женщины ведут диалог: ежемесячный ужин со знаменитостью». Мгновение спустя я услышал голоса и, повернувшись ко входу, оказался лицом к лицу с группой из полутора десятков профессиональных женщин, которые спешили занять места за столами.
— Будьте добры, поставьте на каждый стол еще по три бутылки газированной воды, — бросила мне на ходу одна из них.
Я не стал объяснять, что она ошиблась. Кивнув, я повернулся и поднялся по лестнице в главный обеденный зал. Впрочем, и там я не стал задерживаться, а прошел прямо в кухню, надеясь увидеть Элисон.
Мне попадалось много знакомых — официанток, раздатчиков, поваров, уборщиков посуды, но ее нигде не было.
— Чем я могу вам помочь, сэр? — спросила меня одна из официанток.
— Я ищу Элисон Спаркс.
— О, она только что была здесь.
— Может быть, она в своем кабинете?
— Нет, скорее она сейчас внизу, в одной из кладовок.
— Вы не проводите меня к ней?
— Простите, сэр, это…
— Да, это срочно. И очень важно.
Мы спустились вниз и долго шли по длинному, обрамленному трубами коридору, пока не добрались до мясохранилища. Дверь хранилища была открыта.
— Элисон?! — позвала официантка.
— Я здесь.
Официантка кивнула мне и упорхнула.
— Ну, что там еще? — снова послышался раздраженный голос Элисон.
Я вошел в хранилище. Как и в прошлый раз, на крюках висело около пятидесяти говяжьих туш со штампами поставщиков и чернильными датами на заиндевевших розовых мускулах. Элисон стояла среди них спиной ко мне и внимательно разглядывала пачку накладных. Услышав мои шаги, она обернулась:
— Билл?
Я кивнул.
— Я собиралась тебе звонить.
— Ты перекрасила Кубинский зал, — сказал я.
— Я бы сказала иначе.
— Как?
— Я уничтожила его, Билл.
— Стерла в порошок.
— Почти. Мне не нравится, как он теперь выглядит — правда не нравится, но…
Последовала неловкая пауза.
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Что, например?
— Например, ты могла бы рассказать, как все было на самом деле.
Элисон покачала головой:
— Право, не знаю… Я ведь тебе рассказывала! Ха позвонил каким-то своим друзьям, они приехали и…
— И вывезли мусор. Да, это я знаю. Я хотел спросить, что случилось с Джеем.
Элисон бросила на меня быстрый взгляд, и в ее глазах мелькнула какая-то тень.
— Я хочу знать, как он умер. Ты сказала, что он просто «взял и ушел», но это ложь. Он не забрал свой джип и не вернулся к себе на квартиру. И он умер в той же одежде, в какой был в тот вечер.
— Но я действительно не знаю, что с ним случилось, Билл.
— Он съел суси с рыбой?
— Я не знаю.
— Ты видела, как он ее ел?
— Нет.
— Ты видела, как он упал?
— Нет.
— Ты видела его после того, как он упал?
— Да.
— А видела ты его после того как он умер?
Элисон не ответила.
— Значит, видела.
— Да.
— И ты видела, как «друзья» Ха его увозят?
Молчание.
— Ты видела, как увозят его и меня?
Снова ничего.
Ей явно не хотелось думать о том, что меня можно было спасти, и я мог бы ненавидеть ее за это. Но в конце концов я все-таки выжил. И, как и остальные, я был по-своему виноват. Мы все были повязаны предательством, порожденным нашими же эгоистическими желаниями.
— Скажи мне, Элисон, как умер Джей на самом деле.
— Я не знаю.
— Элисон, вспомни! Ха приготовил восемь лепешек-суси. Дэнни и Гейб съели по две каждый. Еще две съел Г. Д. Две лепешки осталось. Одну съел я. Когда я отключился, последняя порция лежала на тарелке перед Джеем. Так съел он ее или нет?
— Нет.
— И он нормально себя чувствовал, когда «уходил»?
— Он немного нетвердо держался на ногах, но в целом… в целом все было в порядке.
— Что значит — «нетвердо держался на ногах»? Ведь он не пил!
— И тем не менее его шатало, словно он очень устал. Я знаю, с ним это иногда бывает.
Я ничего не сказал — только молча смотрел на нее. Элисон нервно облизнула губы.
— Я поднялась наверх, чтобы, как всегда, открыть ресторан. Повара, официанты, подсобные рабочие — все уже были на месте. Ха тоже был со мной, но…
— Он думал, что убил меня?
— Да. Случайно. Он сказал, что дал тебе слишком много рыбы. Ха убедил меня, что твой мозг необратимо разрушен и что ты умрешь в… в фургоне. — Она так и не решилась произнести слово «мусоровоз».
— Похоже, Ха все рассчитал, — сказал я. — Кстати, где он сейчас?
— Я же сказала тебе — я не знаю!
— Он удрал?
— Да, Ха уехал практически сразу. Той же ночью.
— Ты не собираешься его искать?
Элисон покачала головой, как мне показалось — печально.
— Почему нет?