Я обомлел. Вот так штука! В одну секунду я стал… пусть дальним, но родственником знаменитого и любимого мною писателя…
Мы зашли в кондитерскую. Помню, она попросила завернуть ей «тортик» – пугающе огромный торт, полный крема и фруктов.
После чего сели за столик выпить кофей.
– Муж говорит, что я ужасно одета… хуже всех. Это так?
– Нет-нет, вы очень милы.
– И вы были не прочь за мной приволокнуться? Сознайтесь, я заметила!
Она была трогательно кокетлива.
Я одобрительно засмеялся. Она вздохнула:
– Да нет, я сама знаю, что одета плохо. Но у нас так мало этих франков… Вчера Федя даже заложил пальто и часы… Но сегодня, слава Богу, пришли деньги, и мы все выкупили… Здесь ему хорошо… И болезнь его редко мучит. Коли увидите… – она назвала несколько имен наших родственников, – расскажите им, что я добилась своего счастья… Это такое счастье… несмотря ни на что!
И Анна Григорьевна обрушила на меня, весьма мало ей знакомого, все подробности своего бракосочетания! Как я понял потом, она копировала (это бывает в счастливых семьях) главную привычку мужа – ошеломлявшую откровенность с малознакомыми людьми.
Я чтил Федора Михайловича и потому после, в гостинице, записал все аккуратно в дневник… Теперь, когда Достоевский признан великим писателем, я рад что, уничтожая дневник в дни революции, не посмел сжечь эту запись…
Аня повернула ко мне круглое смешное личико и страстно (с его интонациями) шептала:
– Представьте себе, милый Алеша… все случилось после того, как мы с Федей закончили работу. За три недели Федя… точнее, тогда он был Федор Михайлович… – она счастливо рассмеялась, – продиктовал целый роман! Это замечательный роман – «Игрок»… надеюсь, вы прочтете. И вот за прощальным чаем Федя вдруг спросил меня: «Голубчик Аня… Как вы думаете, счастлив ли я?» Я не знала, что ему отвечать, а он замолчал. Потом сказал: «Да нет, счастья у меня до сих пор нет и не было». Признаюсь, Алеша, эти слова… меня поразили! Человек почти в старых годах и не имеет до сих пор счастья! И тут он продолжил: «Знаете, Аня, я уже придумываю новый роман. Только не знаю финала и прошу вас помочь…» Я очень, Алеша, очень возгордилась – помогать знаменитому писателю! И приготовилась, глупая, слушать… Он начал рассказывать о герое романа. Чем дальше он рассказывал, тем больше даже мне, глупой, становилось ясно, что он рассказывает свою жизнь: суровое детство, ранняя потеря отца… И встреча с ужасной женщиной, муки, доставленные ему этой любовью… Его одиночество и, главное, страстное желание вновь найти счастье, жажда новой жизни… Милый Алеша! Его последние слова в том разговоре буду помнить до смерти… «Представьте, голубчик Аня, что этот человек, преждевременно состарившийся, больной неизлечимой болезнью, хмурый, подозрительный… правда, с нежным сердцем, но не умеющий высказывать свои чувства, – писатель, может быть, даже талантливый, но неудачник, так ничего и не успевший… Будучи на шестом десятке, он ни разу в жизни не воплотил свои идеи в формах, о которых мечтал… И вот он встречает на своем пути девушку… ваших лет… И влюбляется. Назовем её Аней…» Клянусь вам, в эту минуту я заслушалась и совершенно забыла, что меня зовут Аней… Я не могла и подумать, что рассказ имеет ко мне отношение… Я представила себе, как хороша должна быть его избранница… Я придаю большое значение красоте и… как же я была глупа… я спросила: «А хороша ли собой ваша героиня?» – «Не красавица, но очень недурна. Я люблю ее лицо… И вот здесь мой главный вопрос, голубчик Аня: возможно ли, чтобы такая молодая девушка, столь отличная от писателя и по характеру и, что еще важнее, по летам, могла полюбить его? Не будет ли это психологической неточностью в моем романе?» – «Я уверена – может! И полюбит! Ведь ваш писатель через все испытания сохранил главное – добрую душу и Бога в сердце». – «Значит, вы серьезно верите в это?» И такая в этом вопросе была тоска, такая боль… Тут еле слышно он мне сказал: «А теперь… представьте, что этот художник – я… И это я признался вам в любви, и это я прошу вас быть моей женой… Что бы вы мне ответили?» Я… я заплакала. Он испугался… А я… я закричала ему сквозь слезы: «Я бы ответила… Что я вас люблю… Люблю! Люблю!» И я сама, милый Алеша, бросилась ему на шею…
Впоследствии я много думал над этой историей. Федор Михайлович был на четверть века старше ее, он страдал эпилепсией, да и характер у него – не дай Бог. Но Аня, к общему изумлению всех наших родственников, любила его беззаветно… Как и все эпилептики, он был чрезвычайно чувственен… И она, видно, тоже, несмотря на всю свою невинность… Видимо, он успешно разбудил вулкан и успешно с ним справлялся… Достаточно было посмотреть на нее, когда он брал ее за руку, – у нее горели глаза, как говорили в те поры, «кошачьим мартовским огнем»… Самое удивительное: она, будучи в два раза его младше, обращалась с ним, как с ребенком. Так что она была сразу ему и матерью, и ребенком, и бесстыдной грешной любовницей. Тайна гармонии подобных браков…
Но обо всем этом я думал потом… А тогда она еще что-то рассказывала, но я уже не слушал, ибо в кондитерскую вошел он… Я поблагодарил за родственную откровенность, пожелал ей счастья и, сославшись на дела, покинул ее… Она так и осталась сидеть с тортиком и счастливой глупой улыбкой.
Мы шли с Нечаевым по женевской улице.
– Что за дама, с которой вы беседовали? Я откуда-то ее знаю.
– Конечно, знаете, – и я напомнил ему о давнем знакомстве с Аней и рассказал о неожиданном ее замужестве.
– Так, так… он женился на этой курице. Ну что ж, сие понятно. Он ведь изверг, судя по его творениям. Мучитель. И ему вот такая безответная… да еще с невинным молодым телом… ох как нужна. Над ней измываться сколько угодно можно. Нам, русским, это – главное в женщине. – Он на мгновение задумался, потом сказал: – Я хотел бы, молодой человек, чтобы вы познакомили меня с ним.
– Ни за что! – закричал я.
– Я объясню вам, за что. За то, юноша, чтобы мы побыстрее вас оставили в покое, в конце концов. За это вы и будете выполнять то, что я вам говорю… Не беспокойтесь, я вас не подведу. Клянусь, при встрече не пророню ни звука. Буду сидеть и только слушать…
– А когда наступит «в конце концов»?
– Об этом скоро узнаете. Итак, вы представите меня новому родственничку… Вы, надеюсь, знаете, что родственничек ваш был революционером? Сидел в Петропавловской крепости, где и я. Только в прежних, комфортных условиях… Это что – «стоять за правду», ты за правду посиди! – засмеялся. – На эшафоте ждал петли… Так что мне весьма интересно посмотреть, во что превращаются с возрастом наши бывшие… Как вчерашний революционер становится оплотом трона и глашатаем мракобесов. Знакомство с таким мракобесом весьма полезно для господина Орлова (это моя нынешняя фамилия), ибо будет очень рекомендательно для русских властей… Но это мечты о будущих наших делах. А сейчас примемся за сегодняшнее дело!
Мы взяли извозчика и отправились к «старику Бакунину».
По дороге Нечаев сказал: