Из-за угла показались фары – фургон, приближаясь, замедлял ход. Питер скользнул из круга света в темноту. Фургон затормозил и остановился перед бакалейной лавочкой, что в соседнем доме. Водитель припарковался и, не выключив мотора, на секунду нырнул в кузов фургона. Потом он появился, таща два больших плоских поддона, которые, судя по их виду, не могли быть заполнены чем-нибудь иным, кроме как хлебом, хотя, видимо, и были легкими, так как водитель нес их, обхватив одной рукой. На нем были мешковатые штаны и толстая куртка, а поддоны он потащил к задам здания, чтобы, как подумал Питер, сгрузить хлеб в специальный грузовой люк, от которого у него, по-видимому, был ключ. Фургон был красно-бело-зеленый. Значит, хлеб был из итальянской пекарни.
Питер ждал. Будучи дюймов на восемь выше водителя, он боялся его испугать.
– Простите, сэр… – обратился он к мужчине, когда тот вернулся.
– С пьяницами болтать мне недосуг! – Мужчина попытался отстраниться.
– Погодите! – вскричал Питер. – Я не тот, за кого вы меня приняли.
Он объяснил, кто он такой и что ему надо. Может ли водитель вспомнить ночь ровно неделю назад?
– Да, но я уже рассказал полиции все, что знал, сразу же после того, что случилось, – с некоторым подозрением отвечал водитель.
– Они вас расспрашивали?
– Конечно, расспрашивали. Детектив спросил, что я видел и когда.
Кто бы ни был позаботившийся о том, чтобы Питер не узнал этого из рапорта, он был уверен, что обо всех потенциальных свидетелях Питер знать не может.
– Так что же вы им рассказали?
– О господи… – Мужчина покачал головой. – Рассказал, что объезжаю все местные лавочки рано утром. Часов пять езжу. Магазины-то в большинстве открываются в семь.
– Обычно тишь да гладь?
– Это-то мне и нравится, мистер… Скаттергуд, вы сказали? Транспорта никакого. Знаете, я двадцать лет междугородными перевозками занимался. Из Филли в Чикаго через Нью-Йорк и обратно дважды в неделю. Нагрузишься, бывало, всяким медицинским товаром для Нью-Йорка, мужскими костюмами для Чикаго…
– Ладно, – прервал его Питер, – это было давно. А как насчет ночи, о которой я вас спрашиваю? Помните, что вы полицейским говорили?
– Может, и вспомню, только не на таком холоде.
Они влезли в фургон, и мужчина потянулся к термосу с кофе у себя под сиденьем.
– У меня печка дай бог каждому в этом городе!
– Ладно, ладно.
– Я этим маршрутом три дня в неделю езжу, а есть у меня еще другой. Там – дважды в неделю.
Питер видел, что мужчина тянет время. Одиноко ему, поболтать хочется, так куда спешить?
– Знаете, цена на хлеб-то и от доставки зависит. Потому дешевле всего хлеб в пекарнях – там наценки за доставку нет. Но доходов у мелких лавочников все меньше и меньше, невыгодны стали маленькие семейные торговые точки. Деньги, деньги – всюду деньги! Заходишь в лавочку, такую, как эта, например, – он ткнул большим пальцем себе за спину, – и видишь, что с каждым днем цены растут, потому что доставлять-то им товар надо чаще, хранить его здесь им негде, и оборот падает. Я фургон-то вожу сюда каждую неделю по воскресеньям, вторникам и пятницам.
– А меня интересовала среда.
– Так ведь это и была среда! – подхватил мужчина. Он сделал паузу, чтобы отхлебнуть кофе. – Сел-то я в фургон в одиннадцать часов вторника, а сюда добрался – уже утро среды было. Вот что я помню про эту ночь, так это то, что какой-то парень встал тут на мое место, а место мое, признаться, для парковки незаконное. Я всегда здесь паркуюсь, потому что законные места все бывают заняты: люди-то дома, что будешь делать, деваться-то некуда! Вот какой-то парень и встал тут – а больше я ничего и не помню.
– В котором часу это было?
– Было это, погодите-ка, три без четверти.
– Машина стояла припаркованная?
– Ну да. С включенным двигателем. Вот здесь стояла, как раз где мы с вами сидим.
– И что было потом?
– Ничего не было.
– Ладно. Еще что-нибудь про эту ночь помните?
– Погодите. Я еще не кончил. Я за угол проехал, думаю, ну, сейчас уедет. Возвращаюсь – машина все стоит. Я фургон поставил во второй ряд и тихонько тронул сигнал. У меня шесть ящиков было, и кому охота трижды кругаля давать. Тогда…
– Ящиков с хлебом, таких, как сегодня?
– В точности. Все они одинаковые.
– Где вы повредили себе левую руку?
Водитель уставился на него во все глаза, так что даже ртом покривился.
– Господи, прямо оторопь берет! Как это вы прознали?
– Только что вы тащили два поддона правой рукой, – пояснил Питер. – Стало быть, двумя вы могли бы захватить по меньшей мере три. Если не четыре поддона. А значит, для шести ящиков делать кругаля трижды было бы необязательно. Хватило бы и двух раз.
– Ну вы молоток, приятель! – Водитель покачал головой. – Да, это правда: было дело – ранил меня один тип на индианском шоссе. Я из Огайо тогда ехал. – Он закатал рукав и показал Питеру шрам возле локтя, на внутренней стороне. – Парень был с хвостом на голове, длиннющим таким. Вены мне перерезал, зараза… И фургон увел. В больнице зашили-заштопали как могли. Ну, что делать будешь? На междугородных больше работать не смог, даже и кулак показать – и то не мог.
– Потому вы и на хлеб перешли – чтоб полегче.
– Я тогда на своей тачке большие деньги загребал. Обеими руками греб. Жаль было бросать, переживал очень.
– Простите.
– Да что уж…
Они посидели с минуту, глядя на снег.
– Расскажите мне, что было дальше. Вы увидели, что машина стоит на вашем месте, и посигналили.
– Да ничего и не было. Тогда я вылез и подошел к той машине.
– И что сказал шофер?
– Сказал, что скоро уедет.
– Как он выглядел?
– Чернокожий парень.
– Вы смогли разглядеть его лицо?
– Легко. Я в темноте хорошо вижу. После стольких-то лет…
– Что вы приметили в его лице?
– Ничего особенного. Тоску.
– Тоску?
– Ну да. Печальное лицо. Похоже было, что он чем-то опечален.
Питер глядел в окно фургона и вспоминал неподвижное тело Джонетты, ее красивый плоский живот с прорезью пупка. Неужели тот, державший ребенка, и был ее убийцей?
– Лет тридцати, да? – наконец выговорил Питер.
– Да.
– Стройный, крепко сбитый?
– Не разглядел.