В девятнадцать он прошел по верхним тросам Бруклинского моста. Когда он добрался до вершины каменной опорной башни, то начертал свое имя аэрозольным баллончиком поверх других имен, выкурил сигарету и подумал: а не прыгнуть ли? Так чего же он так боится сунуть руку в серебряную лужу? Еще раньше, в пятнадцать, с двумя другими парнями устроил пожар на южной станции обслуживания в «Бруклин-Квинс Экспресс-вэй», облив десять матрасов бензином. Так что катись ты к дьяволу, Поли. И к дьяволу все, что с тобой связано — твою машину и твою жену, твою бумагорезку и твои белые зубы. Что ты совершил в своей жизни? А я всегда делал, что хотел, и собираюсь сделать это сейчас. Ты всегда ненавидел меня, а я тебя. Смотри, я суну туда свою руку и покажу тебе. В прохладной толще серебра он почувствовал влагу. Засунул выше локтя, шевеля пальцами. Когда он выдернул руку, то увидел, что она превратилась в ревущий шлифовальный круг для пола. Какой громкий аппарат, все тело вибрирует. Его используют профессиональные циклевщики, напряжение 220 вольт. Понадобилось двое мужиков, чтобы нести машину по лестнице, а он вот ею размахивает. Он опустил аппарат в блестящую лужу. Машина перестала вертеться, его плечо освободилось от груза. Все было в порядке. Но за собой он вытащил ржавую якорную цепь. Она прожигала его насквозь. Так больно, что нельзя прикоснуться — о, господи, неужели это все на самом деле?
— Наркан начал действовать, — объявил спокойный голос. — Может быть, секунд через десять.
Рик открыл глаза, чтобы посмотреть на руку. Он увидел трех мужчин рядом. Кто они? Пол был забросан обертками из фаст-фуда, еще они принесли телевизор.
— О, пожалуйста! — вскричал он. Его рот — сплошная опухшая болезненная рана. — Сделай, чтоб перестало болеть!
— Ничего не могу поделать, Рик, — ответил тот, которого звали Моррис. — У тебя пульс стал слишком редким. Пришлось тебя обратно выдернуть.
Он лежал на столе в окровавленной футболке, правая рука прикована к столу, левая заканчивалась сразу после рукава. Металлический зажим на обрубке был замотан бинтами.
— Вы, твари, отрезали мою руку!
Моррис положил тяжелую ладонь Рику на грудь.
— Успокойся, — сказал он, демонстрируя навык обращения с буйными пациентами.
— Моя рука! Вы, гады, мне руку отрезали!
— Я неплохо поработал, упаковывая твою руку, просто как в учебнике.
— Ты будешь снова спрашивать про деньги? — поинтересовался тот, которого звали Томми.
— Он не знает ничего, — сказал Моррис, положив ладонь Рику на лоб.
— Откуда знаешь?
— Откуда? — Тот нахмурился. — Я имел дело с двумя тысячами пациентов в состоянии шока. В шоке человек лгать не может. — Моррис пощупал Рику пульс, взглянул на часы. — Тело многое забывает в шоке, но не врет.
— Который час? — спросил Рик.
— Поздно. Раннее утро, два часа.
— Моя рука здесь?
— Она в ящике со льдом, — сказал Томми, — мы ее на лед положили, вроде как пиво.
— Я могу ее забрать?
Моррис покачал головой.
— Еще нет.
— А когда?
— Мы должны все закончить.
Рик чувствовал, что не может поднять голову. У него был жар, знобило.
— Так когда же? — Он закрыл глаза. Он надеялся, что если приставить руку обратно, боль пройдет. Его ступня, ребро и рот — все болело, будто продырявленное и набитое гвоздями, стеклом и осколками костей.
— Какого дьявола вы хотите? — закричал Рик.
— А чего хотят все? — сказал Моррис. — Мы хотим наличных.
Рик не мог дышать. Он повернул шею, чтобы взглянуть на руку.
— Не двигайся, Рик, иначе кожа будет отходить от краев раны. — Моррис вынул из кармана шоколадный батончик, отломал кусок и засунул Рику в рот. — Тебе нужен сахар.
— Где моя рука?
Моррис махнул рукой, Рик с трудом приподнял голову и увидел красный ящик для льда, в который вошла бы сотня фунтов филе тунца. Даже заклеена липкой лентой. Он обмяк на столе.
— Скажи мне, где деньги, Рик.
— Когда мы будем в больнице.
Моррис дал Рику остатки батончика.
— Мы тебя не можем отвезти прямо в больницу.
— Высадите меня на углу.
Мужчины переглянулись.
— Он не знает о коробках, — сказал Томми.
— Может, у него есть какая-нибудь заначка? Сколько у тебя денег, Рик?
— О, черт, — выдохнул он. — Может быть, сорок тысяч.
— Маловато будет, приятель.
— Это все, что у меня есть.
— Отвезите меня и мою руку в больницу — на угол, все равно куда. Каждый из вас поимеет… тринадцать — четырнадцать тысяч, больше у меня денег нет. Я держал деньги в доме своей тетки.
— Да, мы знаем. Где они теперь?
Неожиданно Рик уставился в потолок остекленевшим взглядом.
— Что с ним?
— Думаю, сахар действует.
— Где твой грузовик, Рик?
— Мой грузовик? В гараже.
— Поищи у него в бумажнике квитанцию.
— Здесь ничего.
— Верни парню бумажник. Нам чужие карманные деньги не нужны.
— Как вы меня нашли?
Моррис пропустил вопрос мимо ушей.
— Где этот гараж, Рик?
Он чувствовал себя странно.
— А знаешь, — сказал он, — я свою мать видел внутри помидора.
Они были подонками, что не мешало им мыслить здраво: лучше легкая нажива, чем возня вокруг бормочущей жертвы. Набросили на него старое пальто, втащили в старое такси и посадили на заднее сиденье. Культю и ребра пронзила боль. Ящик со льдом бросили в багажник, как и обещали, ящики с инструментами положили на переднее сиденье. Он разглядел тощую собаку под уличным фонарем, из пасти которой что-то свисало. Моррис вручил Рику большую бутылку «Гейтерэйд» и сказал:
— Выпей всю. Выпей прямо сейчас. Тебе требуется жидкость.
Рик выпил и вроде почувствовал себя лучше.
Они уселись по бокам, после трудов «праведных» запах от них шел отвратительный. Моррис уселся за руль и помчал через город на Четырнадцатую улицу. Редкие прохожие мирно шли по тротуарам. Крикнуть бы им: «Эй, они мою руку отрезали!» Его ступня и лодыжка болели не меньше, чем мучила жажда, хотелось спать. Только бы добраться туда, только бы добраться!
— Ты в порядке, Рик?
— Он в шоке, — сказал Моррис, глядя в зеркало. — Зрачки расширены. Это из-за того, что он долго лежал, а теперь сидит. Увеличилась нагрузка на сердце. Вероятно, в батончике было много сахара. Его почки высохли, но с ним все будет нормально. Минут через пять почувствует себя лучше.