– Так к остановке ближе. – Анютка глядит на меня из-под капюшона, как из-под форменного козырька.
– Ты с ума сошла? Посмотри, который час! Какая остановка, какие автобусы?
– Троллейбусы. Мама всегда последний троллейбус ловила, если ей ночью надо было…
Есть у нас такая манера – дежурный транспорт подманивать бедолаге, которому позарез надо, а на такси денег нету. И тут мы выкатываем из-за угла дежурную синюю рогатину. Старенькую, допотопную, но вполне работающую. Наш Шофер уже несколько раз от начальства требовал машину обновить, а то она с шестидесятых годов по Москве катается, в глаза бросаться стала. Но с Конторой легче самому новый троллейбус купить, нежели казенный нормально списать. Только этот транспорт придуман для мирских, сами мы им не пользуемся, неприлично. А Марфа, оказывается, ездила.
Я лезу за сигаретами, а вместо этого наталкиваюсь на яблочный огрызок, презент Старого.
– Ань, а что у меня есть…
– Ты его не выбрасывай, – серьезно говорит Анька. Молодец, сообразила, что яблочко не простое. – Там у подъезда есть урна. Нельзя мусор на улице кидать, мне мама говорила.
– Анька, ну смотри же! – Добавить «бестолочь» к своей фразе я никак не могу, хотя очень хочется. – Будешь попробовать? Смотри, можно зернышко быстро прорастить, а можно яблоко целым сделать. Это просто, давай я научу?
– Потом, хорошо? – Анька вежливо шлет меня ко всем чертям.
К чертенятам скорее, ей по возрасту такие больше подходят. Хотя видок у барышни сейчас почти ангельский – локоны вьются, крупные снежинки на пальто опускаются и даже на ресничках висят. Захочешь такой кадр отснять – выстраивать будешь до упора, а у нее само. Может, она хоть в этом ведьмачит, а?
– Пошли? – Я делаю шаг вперед, протягиваю руку.
Анька обходит меня по дуге, прибивается к Темке. И молчит с ним так слаженно, будто они уже азбуку глухонемых выучили и теперь на ней объясняются.
– Платье отряхни! В снегу все, неудобно будет, намокнешь! И колготки в грязи!
– Женька, не командуй, ты не генерал. – Она лезет в машину. Сперва на переднее пассажирское, а потом Артемчик жестами отправляет ее назад. Только вот мне кажется, что он ей шепнул тихонько «генерал».
К институту имени Шварца мы прибываем в гробовом молчании и под звуки звонкоголосой песенки из какого-то детского фильма, отснятого еще во времена Темчикова детства. Анька в окно пялится так, что рискует нос в лепешку сплющить.
– Анька, нравится? Вот вырастешь, здесь учиться будешь. На кого хочешь.
Я думала, Анютка сейчас опять брякнет: «А мама в этом доме училась?» – а она увлеклась:
– Ой, смотри, снеговик не растаявший. А у нас во дворе разрушился…
– Так это же наколдованный… Студенты ставили, перед практическим зачетом. Специально, чтобы не таял, у них задание такое на лабораторных. Они его в апреле в подсобку занесут, будет под лестницей стоять. Веришь?
Анька молчит. Видимо, ей в душу запало это детское, легкое, как песенка, волшебство. Темчик дергает меня за плечо.
– Жень… здесь парковаться или за ворота можно?
Шварцевский институт расположен в здании бывшего детского садика, территория забором обнесена. Под ближайшим навесом, переделанным из веранды, торчат несколько машин: полдвенадцатого на дворе, у ночного отделения первая пара заканчивается. Вон окна сияют: и в аудиториях, и в бывших дортуарах… тьфу, малышовых спальнях, отданных под общежитие.
– Заезжай-заезжай. Темка, да не парься ты. Все нормально будет.
Темке четвертый десяток. Сказать ему детское «не бойся» я не могу.
– Ты зачем с ним разговариваешь? Папа все равно не слышит…
Перемена еще не началась, в коридорах пусто. Мы бестолково тюкаем подошвами по кафельному полу, всматриваемся в таблички на дверях. «Аудитория седьмого курса», «кафедра артефактов», на которой никого нет, «читальный зал». Подъем с первого этажа на второй обычный, чтобы случайным гостям в глаза не бросалось, а вот со второго на третий ведет добропорядочная щербатая лестница с чугунным плетением и заезженными перилами. «Кафедра бестиалингвистики». Пусто. В спячку там залегли? Перья чистят? Яйца высиживают?
– Женька!
На родной территории мое мирское имя звучит странно. Как собачья кличка. Дуська я, Евдокия… В крайнем случае, Жека-Гадюка.
– А это семицветка? – Анюта застряла у подоконника, возле длинного ящика с зеленью. У мирских в них бегонии с фиалками живут, у нас граммофончики и семицветики.
– Она самая. Я еще «радугой» ее называю…
Анька шевелит губами. Проверяет, все ли лепестки нужного окраса: красный, оранжевый, желтый… Или это она с цветами говорит о чем-то?
– Хочешь, мы дома такие заведем?
– Не хочу. – Она смотрит мне за плечо. Видимо, там стоит Артемчик. Вот умеет же человек ходить быстро и беззвучно. К нему спиной поворачиваться неуютно.
Я наконец узрела надпись «Деканатъ заочного отделения». Ер был приписан студентами, чисто из озорства: и не лень было какому-то обормоту медную завитую букву творить?
– Жень, пришли вроде? – Темка говорит, не слыша своих слов. И моих тоже.
А у него ладони такие теплые. Ну прямо как в дамских романах описывают: широкие, надежные, крепкие. И с обручальным кольцом от нашего фальшивого брака, которое смотрится весьма убедительно.
– Мы сюда идем? – Анька тянет на себя деканатскую дверь.
– Оставайся здесь… оба оставайтесь! – От Темкиного свитера даже искры полетели. А я уже рвусь в бой, в смысле – тихо и вежливо вхожу в помещение.
У секретарши такой вид, будто ее вытряхнули из музейной экспозиции про быт и нравы начала двадцатого века, наскоро опрыскали модным парфюмом, но при этом забыли разбудить. А сон ей снился хороший, а потому глаза – веселые.
– Дуся? А я тут вас в кино недавно видела. Лет тридцать назад, наверное. Хороший был фильм, названия не помню. А вы сейчас снимаетесь?
– Нет, я сейчас преподаю. У меня ученик за дверью. На сегодня назначено.
Она кивает и начинает быстро листать ежедневник – кожаный, дорогущий, с грошовой наклейкой в виде бабочки. Крылья у бабочки не трепещут, хотя могли бы…
– Так это у вас Марфина девочка теперь живет?
– А что?
– Хорошая девочка?
– Ну… наверное, – рассеянно отвечаю я. Потом спохватываюсь: – Хорошая, очень хорошая… Она с нами приехала. Хотите посмотреть?
– Не сейчас!
– Темка! – Я иду в коридор. Анька мельтешит, поправляет волосы и шелестит оборками.
– Стой здесь, тебя не звали, – мстительно улыбаюсь я. И прикрываю дверь.
– Артем Викторович, декан и ректор уже здесь. Секундочку! У вас что – глаза, уши, рот? – Секретарша оценивающе глядит на Темкину физиономию. Красивый у меня муж, бывает.