Дыхание Нила было необычно громким; стебли травы царапали по его мокрому носу, и звук напоминал скрежет наждачной бумаги по металлу. Влажная земля слегка вдавливалась у меня под ногами. Я помню, как подумал, что придется вытирать собачьи лапы полотенцем перед тем, как позволить псу пройти в дом. Затем он резко остановился, поднял голову и посмотрел на черную воду. Воцарилась тишина. Что-то плескалось в пруду.
Не хотелось смотреть, но пришлось. По воде неслышно скользило каноэ, в центре сидел Дэн и медленно греб веслом. Его лица не было видно, но я знал, что это он. На нем была клетчатая фланелевая куртка, короткие прямые волосы трепались на ветру, несмотря на безветрие.
Он проплыл мимо, глядя прямо вперед, на лес за домом доктора Кейда. Я замер на месте, молясь, чтобы Дэн меня не увидел, но залаял Нил. Дэн внезапно остановился и повернулся. Что-то было не так с его лицом, на которое падала тень… Кожа натянулась и раздулась, какие-то твари шевелились у него в волосах, неприятные насекомые носились у него по лбу, вниз по щекам и падали в каноэ с глухим стуком.
Дэнни посмотрел на меня и грустно улыбнулся. Каноэ продолжало дрейфовать, вода билась о его борта. Дэн отвернулся и снова стал грести: взмах-свист, взмах-свист.
Я видел, как он растворяется в темноте, за тем местом, где останавливался холодный свет, который освещал путь. Он потерялся из виду, когда повернул к середине пруда. Нил завыл, внезапно, громко и печально… и я проснулся.
Сквозь окно струился солнечный свет. Одеяло было сброшено и свешивалось с краю кровати. Стояла тишина.
Я, шатаясь, пробрался мимо мятых рубашек и разбросанных книг к шкафу, где держал «Приветственный пакет», который мне вручили в первый день в университете. В нем лежали презервативы, арахисовое масло, крекеры и различные туалетные принадлежности, а самое важное — два пакетика с лекарством от простуды. «Может вызывать сонливость» — значилось на этикетке, которую я прочитал в свете лампы. Я разорвал оба пакетика, проглотил все четыре таблетки, не запивая, и, шатаясь, отправился назад в постель, надеясь, что лекарство правильно выполнит свою работу и убьет меня…
Во второй половине дня я отправился в кабинет доктора Кейда, постучал в дверь, подождал, снова постучал — на этот раз громче.
Мгновение спустя дверь чуть-чуть приоткрылась. Появились глубоко посаженные голубые глаза доктора — как и в первый день, когда я заходил в этот кабинет. Однако на этот раз они округлились при узнавании, и дверь распахнулась.
— Пожалуйста, заходите, — доктор Кейд показал на единственный стул, который стоял напротив его письменного стола. Он был хорошо одет, но выглядел устало, а улыбался слегка натянуто. Его явно побеспокоило мое вторжение.
Помещение оказалось поразительно большим для профессорского кабинета. На окнах висели толстые занавески, большую часть пола покрывали толстые ковры, которые лежали слоями — коричневые, цвета зеленой листвы, темно-бордовые и пурпурные. Письменный стол был таким же, как дома, из темного дерева, на нем лежали горы бумаг.
— Не думаю, что вы раньше бывали у меня в кабинете, — произнес он, просматривая одну стопку.
Я только кивнул.
— Кстати, мои поздравления, — произнес профессор Кейд. — Доктор Ланг сегодня утром рассказал мне о вашей победе.
О чем он?
— Вы не слышали? О-о, я первым сообщу вам об этом! Грант Честера Эллиса. Финалистов объявили на прошлой неделе. В этом году его получаете вы, Эрик.
Я попытался выдавить улыбку, но не смог. Похоже, доктор Кейд этого не заметил.
— Арт с Хауи представили свои работы сегодня утром, — продолжал он, помечая один лист толстой авторучкой. — Надеюсь, что вы закончили раздел… Или возникли проблемы?
Он поднял на меня голову и прекратил писать.
— Боже, Эрик, что случилось?
Я достал из кармана конверт и положил на его письменный стол. Внутри лежало письмо Дэна, помятое после нескольких недель пребывания у меня под матрасом. Я рассказал ему все, а закончив, опустил голову и молча плакал — так сильно и долго, что когда слезы, наконец, прекратили литься, я с трудом дышал и мог только хватать ртом воздух.
Говорят, что бессмертие души — это «великое невероятие» однако все равно великое. Каждый из двуногих существ цепляется за эту веру — глупец, тупица и нечестивец все еще убеждены, что бессмертны.
Лорд Байрон, «Равеннский дневник»
Год спустя это покажется мне несущественным — не по значимости, а для сохранения в памяти, словно постоянная мысль о том, что все было сном, на самом деле соответствовала действительности. (Для разнообразия, обманный литературный прием, именуемый «бог из машины» и обычно вызывающий раздражение, оказался бы очень кстати). Дэн умер, и его похоронили на кладбище «Каштановая гора», на склоне у старого черного дуба, рядом с могилой отца. Причиной смерти стал несчастный случай. Он шел вдоль реки Куиннипьяк во время январской бури, споткнулся на льду, упал в воду и разбил голову о камень. Да, это трагично, но не более того. Конечно, объяснение скрыло истинную причину, которая стояла за его смертью, и о которой шептались в коридорах, комнатах общежития и кафетериях Абердина. Дэнни стал еще одним призраком в абердинском фольклоре, еще одной молодой жертвой самоубийства и предупреждением всем родителям, которые требовали от детей достижений, выходящих за пределы их возможностей, и всячески подталкивали их. Парень пребывал в таком смятении, что даже не объяснил свой поступок в предсмертной записке. Вместо этого он оставил на кровати стихотворение Артюра Рембо. Много лет спустя я нашел еще одну цитату из Рембо: «Когда тебе семнадцать лет, ты не можешь быть по-настоящему серьезным». Я посчитал ее настолько загадочно подходящей, что смеялся, пока у меня из глаз не полились слезы. Это был первый по-настоящему хороший смех после отъезда из Абердина.
Я считал, что мне необходимо уехать из Абердина — не только ради собственного психического здоровья, но и ради всех окружающих. Было ощущение напоминания, петли пленки, которая бесконечно демонстрируется, вертясь в киноаппарате, этакого памятника случившемуся. Правда, вскоре стало понятно, что воспоминания следует загнать в дальние уголки памяти. Через месяц после того, как я во всем признался доктору Кейду, все следы Дэна исчезли — кризисный центр тихо переключился на семинары для злоупотребляющих алкоголем и рекомендации по безопасному сексу. Разговоры о стипендионном фонде Дэниела Хиггинса стали постепенно стихать и, в конце концов, полностью прекратились. Даже Николь, обожающая трагические ситуации, утратила интерес и снова стала ходить по вечеринкам в «Погребок» и домой к Ребекке Малзоун, вместе с йогом Питером и другими статистами, которое порой появляются у меня в кошмарных снах.
Доктор Кейд переделал старую комнату Дэна в библиотеку и пожертвовал всю мебель в благотворительную организацию, помогающую бедным. Правда, осталась куртка Дэнни, пахнущая плесенью, старая шерстяная куртка из шотландки, которая висела на одном из крючков для одежды у входной двери, под лыжной курткой Арта. Думаю, что о ней все позабыли. Куртка оставалась там, даже когда я съезжал. Думаю, что она до сих пор может там висеть — рядом с синим кашемировым шарфом, который профессор подарил мне на Рождество.