Джош повернулся ко мне, словно я внезапно стал тут главным.
— Испугались, ребята? — спросил я.
Оба покачали головами.
— Мы просто замерзли, — ответил Джош. — Ладно, пошли.
— Да, пошли, — кивнул Кенни.
Примерно ярдов сто мы пробирались сквозь густые заросли сорняков. Наконец, над нами оказались высокие деревья с раскидистыми ветками, которые ничего не пропускали вниз. Земля в том месте была покрыта мягким слоем гниющих сосновых иголок и свернувшимися остатками старых листьев. Кое-где в кронах виднелись проемы, в которые проникал лунный свет, едва освещая землю.
Мы шли дальше. Внезапно Джош остановился и показал вперед.
— Вот они, — объявил он.
Я прошел вперед, наклонился и увидел мертвых голубей, накиданных грудой в мелкой канаве, освещенной лунным светом. Тушки покрывали ветки и листья.
— Что ты думаешь? — шепотом спросил Кенни, стоя рядом со мной.
— Отвратительно, — ответил я.
Я чувствовал запах гниения маленьких толстых серых тушек. Запах напомнил помойку за нашим домом в Стултоне — особенно, летом. Тогда вонь становилась особенно ужасной и, казалась, даже осязаемой.
— Это дьяволопоклонничество, — объявил Джош, наклонился и поднял нечто, напоминающее старую, раздавленную банку из-под пива.
— А зачем мистеру Грейвсу приносить голубиные жертвоприношения? — спросил я.
Джош бросил банку из-под пива. Она ударилась о ствол дерева и отскочила от него.
— Не знаю, — ответил он. — Наверное, чтобы вызвать дьявола. Чем еще занимаются сатанисты?
Я посмотрел в могилу и содрогнулся.
— Что мне делать? — спросил я.
— В смысле? — посмотрел на меня Кенни.
— Я имею в виду работу в библиотеке. Не хочется работать на дьяволопоклонника.
— Откажись, — посоветовал Джош. — Мои брат пристроит тебя в кафе «У Эдны» помощником официанта. Они дружат с поваром.
— Но я должен работать в университете. Если откажусь, то лишусь стипендии.
— М-да, надо подумать, — медленно произнес Джош. Налетел очередной порыв ветра, и парень содрогнулся. — В уставе университета что-то должно быть насчет того, что студент не обязан работать на поклоняющегося дьяволу типа.
В ту ночь я не спал. Вместо этого я сидел за письменным столом и читал учебники до самого утра. Над территорией университета три дня висели дождевые тучи. Наконец, утром разразился дождь. Тогда я отправился в библиотеку.
В тот день я впервые увидел Корнелия Грейвса. Он оказался вовсе не негодяем, каким я его представлял, а сгорбленным дряхлым стариком с густыми седыми волосами. Грейвс держал под мышкой большую стопку книг, в другой руке — палку. Он, приволакивая ноги, шел от ряда стеллажей.
Мистер Грейвс направлялся в мою сторону, его желтоватые глаза, казалось, смотрели, не видя, трость опускалась на пол впереди, словно у слепого, ощупывающего дорогу. Рот библиотекаря был приоткрыт, я не видел его ног и даже стоп, — длинная мантия волочилась по полу.
Он подошел ко мне так близко, что я почувствовал его дыхание. Затем Грейвс поднял голову, наклонив ее вбок, и прищурился. Седые волоски торчали у него из ноздрей и ушей. Морщинистая кожа была натянута на кости, словно старое покрывало на антикварную мебель. Создавалось впечатление, будто старик тает или рассеивается.
Корнелий Грейвс показал на объявление на стене над письменным столом. Там значились часы работы библиотеки.
— Приходите через час, — сказал он.
Я с трудом нашел в себе силы открыть рот.
— Меня зовут Эрик Данне, сэр, — объявил я, медленно отступая назад. — У вас с понедельника оставались мои документы.
Он опустил руку мне на грудь, и я замер на месте.
— Вы получили мои документы? — спросил я.
Корнелий положил стопку книг на письменный стол.
— Ваши документы, — произнес он сухим слабым голосом. — Эрик Данне.
Грейвс уселся, подпер голову рукой, другой ухватился за зеленый медный набалдашник палки. С тощей шеи на цепочке свисал качающийся почерневший серебряный крестик. В библиотеке стояла тишина, если не считать стука дождя по черепичной крыше. Я увидел, как тяжелые грозовые тучи висят низко над землей, почти касаясь верхушек деревьев. Порыв ветра разбрызгал дождевые капли по стеклу.
— Вас интересуют мои книги? — спросил он и постучал пальцем по закрытому тому, лежавшему наверху стопки на письменном столе. Вспомнилось, что именно в эту книгу я заглядывал во вторник.
— Простите, сэр?
— Вот эта… вы ведь ее читали. Во вторник.
— О, да, эта. Она просто привлекла мое внимание. Простите меня.
— За что?
— Не знаю, — ответил я.
Мистер Грейвс продолжал сидеть на месте и тяжело дышать. Казалось, он может умереть в любой момент. Вместо этого он облизал губы и откашлялся.
— Моя мама очень любила одну французскую поговорку, — заговорил он. — «Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait». «Если бы молодость знала, если бы старость могла…» Это любимая максима Клода Анри де Рувруа, графа де Сен-Симона… Мама говорила, что он однажды вечером прошептал ей это высказывание во время ужина. В то время генерал Лафайет был дерзким юнцом и носил кепи революционера. — Он снова откашлялся. — Вы говорите по-французски?
— Немного. В средней школе я год изучал французский.
Грейвс выглядел несколько разочарованным. Потом он склонился вперед.
— Кто вас прислал?
— Я должен здесь работать. Это часть обязательной программы моего обучения в университете. Я оставил вам документы…
— Я выбросил их вон. Со мной не посоветовались.
— Мне очень жаль. Простите.
— Э? Опять извиняетесь? Почему вы все время извиняетесь? Кто прислал вас сюда?
— Доктор Ланг, — заикаясь, ответил я.
— Генри велел вам следить за мной? — Корнелий Грейвс постучал палкой по полу. — Я делаю все так, как хочу.
Рядом прогрохотал раскат грома. Грейвс открыл книгу и притворился, что читает. Он пугал меня, но я не мог уйти. Как сказать доктору Лангу, что меня уже уволили?
— Мне нужна эта работа, — сказал я.
Корнелий Грейвс поднял голову, его ладони лежали на открытой книге.
— Вам это нужно, да? То есть, вы не хотите, просто вам нужно? Я слышу, как дети целый день говорят о том, что им нужно. Все их действия вытекают из этих туманных нужд. Так с чего бы вам от них отличаться?
Он махнул рукой, словно я его совершенно не волновал.
— Расставьте эти книги по полкам и не попадайтесь мне на глаза. — Грейвс показал на стопку на письменном столе и отвернулся.