— Пока — да. Но это единственное, на что я могу пока опираться.
— Кроме того, у них и помимо меня знакомых пруд пруди. Вы с ними просто пока не сталкивались.
— Сегодня я и думаю этот недочет исправить, — подытожил Порфирий Петрович, замедлив шаг. Незаметно они добрались до Большой Морской. — Ну вот. Что там у нас: семь, семнадцать или семьдесят? Который из них?
— Вон он, тот дом, — кивком указал Виргинский на трехэтажный особняк с мезонином по ту сторону улицы — розовый, сравнительно недавней постройки, с тяжеловатыми барельефами в виде львиных голов. Второй этаж обрамляли ионические полуколонны, а проход во внутренний двор обступали гипсовые фигуры кариатид.
— Элегантное какое строение, — вслух заметил Порфирий Петрович, хотя и без особого тепла. — Кто б мог подумать, что еще недавно в этом доме обитали наши убиенные. Может, кариатиды что подскажут? Знаете, при виде каменных истуканов Петербурга мне частенько почему-то думается о несчастных жертвах нераскрытых злодеяний.
— А у вас богатое воображение.
— Н-да, действительно. Видно, издержки профессии. Слишком много нераскрытых дел, знаете ли. Куда ни глянь, мертвые словно из тьмы взывают: «Справедливости, отмщенья!» А смотрите, какие у этих фигур бесстрастные лица. Вам не кажется? Как будто б они смирились со своей нелегкой участью.
— Подпирать собою арку?
— Хотя бы так. Или вон верхние этажи, — улыбнулся Порфирий Петрович.
— Быть женщиной — уже само по себе участь не из легких. Это же женщины?
— Женщины, женщины. Только какие-то, на мой взгляд, слишком мускулистые. Лично мне они больше напоминают мужественные фигуры атлантов. Ну что, заходим?
Повернувшись к Виргинскому, следователь заметил у него на лице еле сдерживаемое возбуждение.
— Вы не смеете меня принуждать, — проговорил студент, не отрывая взгляда от дома. При этом голову он держал слегка на отлете, словно та противилась хозяину обособленно от тела.
— Друг вы мой, да разве ж я осмелюсь…
— Вот и ладно. Я с вами не пойду. Хватит и того, что я вас сюда привел. С меня довольно!
Отвращение охватило уже все его тело — настолько, что он начал пятиться и наконец, повернувшись на пятках, припустил прочь тяжелой трусцой. — Эх, башмаки вы мои, башмаки! — крикнул он на бегу не оборачиваясь.
Умом тронулся, что ли?
* * *
Номер дома на поверку оказался 17. Еще одна табличка указывала, что он принадлежит вдове статского советника С. П. Иволгина.
Одна из дверей — та, что слева от центрального прохода с кариатидами, — выходила прямо на улицу. На стук открыла горничная в аккуратном сером платье с накрахмаленным передником. Волосы убраны под чистый белый чепец. Лицо приятное, умное; взгляд открытый, даже немножко дерзкий. На незнакомца она поглядела вопросительно, но без подозрительности. Судя по плохо скрытому нетерпению, нежданный гость отвлек ее от чего-то важного. На вид горничной было лет около тридцати.
— Добрый день, — поздоровался Порфирий Петрович. — Студент Горянщиков, случайно, не здесь проживает?
— Здесь, а что?
— Могу я его увидеть?
— Его нет, вот уж несколько дней.
— А вы, часом, не знаете, где он? — Женщина посмотрела на него более пристально. — Позвольте представиться: Порфирий Петрович, из следственного управления. Прошу прощения за неурочный визит, но дело не терпит отлагательств. Совершено серьезное преступление. — Серые глаза женщины не выдали никакого страха. — Позвольте войти.
Горничная не противясь впустила нежданного визитера, закрыв следом дверь.
Порфирий Петрович оглядел прихожую — безупречно натертый паркет, меблировка добротна и в то же время непретенциозна; на полу и на стенах персидские ковры. И приятный, чуть пряный запах откуда-то из комнат.
— Вам, наверно, лучше к Анне Александровне.
— Она и есть вдова Иволгина, хозяйка дома?
— Да.
— Безусловно, я к ней обязательно пройду. Но вначале мне бы хотелось поговорить с вами. Как вас звать?
— Катя.
— Катя, когда вы последний раз видели Горянщикова?
— Степана Сергеевича?
— Видимо, да. Так когда вы последний раз его видели?
— Дня четыре тому, — подумав, ответила горничная.
— А такое по времени его отсутствие — это, так сказать, в порядке вещей?
— Да не совсем. Ну бывает, пропадает где-то денек-другой. Но чтоб вот так, четвертые сутки кряду…
— Вы ничего на этот счет не думаете?
— Да уж впору и подумать.
— Что же именно?
— Что именно? Да что он, попросту выражаясь, деру дал. Он же Анне Александровне за проживание уж целое состояние должен.
— Вон оно что. А Анна Александровна что по этому поводу думает?
— Анна Александровна? Да то же самое. Мы уж и впрямь думаем: дожидаться его, не дожидаться? А уж денег с него — тем более. А вы это все к чему? — спросила она напрямик.
— Боюсь, что Степана Сергеевича больше нет в живых. Новость эту Катя приняла спокойно, но уже спустя секунду, распахнув глаза, с неподдельным ужасом всплеснула руками:
— Тихон?!
— При чем здесь Тихон?
— Неужто и в самом деле порешил? Ох, тут у них был скандал, чуть не до крови! Тихон аж за топор схватился. А потом, вскоре, Степан Сергеевич взял и куда-то исчез.
Руки у горничной чуть заметно дрожали.
— Отчего же они повздорили?
— Да откуда ж я знаю. Мало ли из-за чего. Следующий вопрос Порфирий Петрович задать не успел.
Откуда-то из глубины дома послышалось призывное:
— Катя! Катюша, ты где? Ты мне нужна!
Отдаленный женский голос перемежался стуком кухонной утвари.
Катя, словно опомнившись, глянула на гостя с укоризной: дескать, навязался бедоносец на нашу голову. Судя по всему, к хозяйке она относилась с большой привязанностью, чтобы не сказать преклонением.
Тем временем в прихожей показалась и сама хозяйка — прямая, чуть чопорная осанка выдавала недовольство некстати исчезнувшей прислугой. При виде Порфирия Петровича она вопросительно посмотрела на Катю, как бы ожидая разъяснений. Горничную строгий вид хозяйки, судя по всему, не смутил: она ответила той смелым взглядом.
Одета Анна Александровна была просто. Стянутые в тугой пучок волосы заколоты шпилькой. Лицо моложавое, с румянцем. Одним словом, цветущая, но уже увядающая красота женщины, умудренной жизненным опытом, который, кроме разочарования, мало что приносит. Встретившись с ней глазами лишь на секунду, Порфирий Петрович отметил, что выглядит она моложе своих лет. (Кстати, Виргинский в разговоре как-то обмолвился насчет дочери. И еще интересно, что за человек был тот статский советник, муж этой дамы. Конечно же состоятельный, судя по дому, который оставил супруге: богатый особняк, с претензией на шик.)