— Вы мне голову не морочьте! Или внятно извольте сообщить, отчего у вас тигры шляются вблизи города почем зря, или я пойду за разъяснениями в другое место! — рявкнул на бабку Яромир, в его сторону тут же обернулось множество любопытных голов, желавших ничего не пропустить из назревающего скандала.
Зрители в чайной утруждали себя напрасно. Скандала никакого не вышло. Бабка Матрена виновато потупилась, прикрыла уголком цветастого платка, для таинственности, сжавшийся в гузку рот и, склонившись к Яромиру, насколько то позволял выдающийся бюст, заговорила, словно извиняясь за причиненные неудобства перед недовольным клиентом:
— Ты уж прости, милок. Только наперед разве прознаешь? Ахметушка не по злобному умыслу, ему, чай, и в голову не пришло. Будто сыщется такой отважный, кто сейчас же по собственному хотенью станет в лабиринте на грош чудес пытать?
— Помилуйте, не пытал я никаких чудес! — возразил Яромир, но уже умеренно-пылким образом, лишнее внимание и ему было ни к чему. — Вовсе я не отважный, напрасно преувеличиваете. Скорее произошло недоразумение. Воспоминания детства, ночь, луна и все такое прочее. О чреватых последствиями опасностях я ничего совершенно не знал. Тем более, о каком-то лабиринте. Я, понимаете ли, думал, занятная выйдет прогулка, и еще — что за умалишенный посадил вместо полезных желудку растений вредные сорняки. Да притом, аккуратно посадил!
— Это, милый мой, все равно. По знанию там али по незнанию. Однако ни единый служивый из наших сторожей, по доброй воле любопытствуя, в Панов лабиринт не лазил. Туда и по принуждению хоть за миллион червонцев охотников войти днем с огнем не найдешь, — отказалась согласиться с интеллигентными отговорками бабка Матрена, тем самым как бы настаивая на прежней версии героической трактовки Яромирова похода в «лопухи». — Даже Ахметушка без «лукавой грамоты» ни ногой! — Бабка ткнула коротким пальцем в барабан, мирно покоившийся на коленях изумленного инженера.
Выходит, «лукавая грамота»! А он-то, дурень, полагал — обычный барабан! Яромир нехорошо и несладко усмехнулся. Вернее будет определить, злобно ощерился. Инженера, говоря иносказательно, вдруг переклинило. Загадки, некоторые опасные смертельно, уже порядком измотали его и теперь привели в настоящую ярость, словно взбесившиеся собаки загнанного в осаду на дерево шипящего в отчаянии кота. Яромир поднялся со стула, очень нарочным и очень медленным жестом стянул с себя гарусную перевязь, что было силы шваркнул клятый барабан — или как там его? — о землю, то бишь о поддельный паркетный пол. Плюнул сверху, промахнулся, тогда наподдал по инструменту в мах ногой, будто атакующий футболист Шевченко по решающему мячу, матюкнулся и выбежал на холодную улицу, подальше прочь от чайной «Эрмитаж».
Пошел куда глаза глядят. Наобум, бормоча под нос сквернословные тирады, впрочем вполголоса. За ним следом поспешала бабка Матрена, как и была, в открытом бальном платье, прижимала к сердцу оскверненный барабан, ласково уговаривала не дурить и «окочуматься мозгой», юбка ее, чересчур длинная для уличных прогулок, подметала мостовую почище дворницкой метлы. Сыпались каскадом блестки, трепались и рвались ажурные черные кружева, прозрачные и тонкие, как бы оставляя позади след из крошек к пряничному домику. Под тяжестью торопливых шагов обоих, убегавшего и догонявшей, нежно хрустела ночная изморозь, ломалась с треском слюдяная наледь поверх мелких вчерашних лужиц.
— Пойдем, пойдем домой, милок! Уважь старуху, не дури! — Бабка Матрена, не без усилий нагнав прыткого в гневе инженера, теперь пристроилась и шла в ногу рядом беглецом. — А дома Нюрка моя уж пирогов напекла! Водочка домашняя до чего хороша! С устатку-то. Выпей вволю да почивай!
— Никуда я не пойду! — единственно отвечал на все ее призывы Яромир, противоречивые чувства жалости к самому себе и негодования на окружающий обманный мир бурлили в нем, будто крутой кипяток в паровом котле.
Неведомо как вышло, но подсознательно дорога привела его на знакомый порог белого кирпичного домика Матрены, в чем инженер отдал себе отчет, уже стоя на ступенях застекленной веранды. Яромиру по непонятной причине вдруг стало невыносимо стыдно, он кротко сказал:
— Я только за вещами, и сразу уйду, — и посмотрел в сторону, стесняясь бабкиного сострадательного взгляда.
— Зачем же сразу, милок? Поживи день-другой, может, еще стерпится, коли не слюбится, — предложила Матрена, незаметно подталкивая удрученного и растерявшего воинственный пыл постояльца дальше в тепло комнат.
— Все равно. Завтра, то есть сегодня, ни на какой завод я сторожить не пойду. Оттого, что не намерен более, — предупредил инженер, войдя внутрь.
— И не надо! Какое же нынче сторожение? Ведь, чай, на дворе суббота. Стало быть, до понедельного дня тебе выйдет роздых. — Бабка, заприметив краем хитрого глаза непроизвольное удивленное выражение на лице Яромира, поспешила объяснить: — А ты думал? Пятидневка, все согласно трудовому кодексу. Мы не капиталистические рабовладельцы, мы… э-э, как бишь его? Стихийные материалисты!
— Кто-кто?! — Яромир от беспредельного внезапного замешательства позабыл даже давешнюю обиду на каверзный город Дорог. — В смысле?.. То есть, что за ахинею вы несете? И что значит: стихийные материалисты?
— То и значит. Союз труда и капитала. На свободно-договорной основе. С уважением со стороны работодателя к наемной рабочей силе, — четко выговорила бабка Матрена, видно, давным-давно наизусть заученный текст.
Яромир определенно пришел к выводу, что бабка произносила подобную речь не единожды перед ним, возможно, Матрене случалось просвещать в марксистско-анархических терминах многих сторожей и до Яромира. Все же он спросил:
— С трудом и капиталом понятно. Только при чем тут стихийность?
— Как же? — удивилась бабка. — А плановая экономика? Ее отрицание есть спонтанное производство согласно нуждам населения! — Матрена торжествующе посмотрела на придирчивого и непонятливого гостя, было очевидно: никаких иных ответов Яромир более от нее не добьется. У бабки истощился совершенно ресурс вызубренных накрепко идейно-пропагандистских лозунгов.
— Н-да! Это кирпичный завод, что ли, удовлетворяет нужды населения? Согласно спросу? — все же счел нужным уточнить не без тайного сарказма инженер.
— Завод в первую очередь. Уж такая насущная нужда! И не передать, милок! — Самое забавное, а может, самое жуткое являло из себя обстоятельство, что бабка Матрена и не думала шутить. Искренни в чувствах были сказанные ею слова.
— Ну ладно. Ежели в вашем городе беда со стройматериалами… Мне бы поспать. Да и пироги не помешают, — устало согласился Яромир. После недавнего взрыва бесполезного негодования он сейчас особенно ощущал полный упадок жизненных энергий. — От водки воздержусь, даже не уговаривайте. Бесполезно. А вот бы чайку? Того самого? — Яромир просительно поглядел на бабку Матрену.
— Будет! Будет тебе чаек! Хоть тот самый, а хоть бы и получше! Только скажи, милок! И пироги, и варенье малиновое. Все будет! — захлопотала вокруг бабка. — А водки никакой не надобно! И правильно! Чего зазря к вечеру похмельем маяться? Опять же, в клубе нынче танцы. С гитарой и светомузыкой.