Нюшки дома не было и в помине. Вот стерва, а еще обещалась дожидаться, слезы горькие роняючи! Все же на обеденном столе сыскалась записка. Содержание ее, короткое и грамотное мало, заключало в себе следующее:
«Побегла до чайной. Мотю потрепали, выручать надобно. Коли охота помогатся — бегте за мной. Анна К.».
Яромир, благо из одежды с себя успел разуть лишь калоши, не мешкая ни единой секунды, кинулся вдогонку. Не дай бог с Матреной беда! По своей воле ведь растравил «приблудных», ему и расхлебывать!
В «Эрмитаже» он застал, без преувеличения, настоящий конец света. Или, иными, не библейскими словами, пожар в бардаке во время наводнения. Двери были распахнуты настежь, у порога самоотверженно стоял насмерть дворник Мефодий Платонович, отбивался от наседавшего на него Гервасия остро заточенным колом. Как раз в момент прибытия господина сторожа отважный Мефодий потерпел сокрушительное поражение — воинствующий атаман «приблудных» хватил его по горбу стальной вешалкой.
— Мефодий Платонович, как же это вы? — Яромир не смог пробежать мимо, нагнулся участливо над бессознательным телом старшего дворника.
Мефодий неловко заворочался на истоптанном пороге, значит, повержен был не до конца и скоро очнется сам. Ничего, он мужчина крепкий, даром что культурный представитель. Яромир подхватил валявшееся неподалеку кайло — знак служебной власти Мефодия, подобно тому, как подручный упавшего знаменосца принимает боевой штандарт и несет его дальше в сражении. Так, с железным колом наперевес, господин заводской сторож и влетел внутрь разграбляемого помещения.
Мордобой был в самом своем разгаре. Помощник Кирюшка атаковал метлой народника Емельяна, хлестал наотмашь по физиономии, не давая тому приблизиться на расстояние удара. Емельян старался достать противника, замахиваясь с ругательствами пустой бадьей, — полумертвый, раздавленный в побоище, щуренок трепыхался поодаль, под перевернутым набок столом. С надсадной пронзительностью визжала Нюшка, прижатая к ажурной перегородке одним из близнецов «ларца», впервые в жизни мужские объятия не доставляли разгульной красотке удовольствия.
Нюшка царапалась острыми коготками, всерьез кусалась и норовила голой коленкой попасть обидчику в пах. Другой «ларечник» бестолково крутился по разгромленной зале, не зная, видимо, куда поспешать в первую очередь — на помощь народнику Емельяну или с насильственной целью к Матрениной сестре. Сама Матрена, в разодранном пополам платье и с кровоподтеком под глазом, тихонько и стыдливо выла, забившись в дальний угол при кухонном отделении. На нее никто не обращал внимания. Гервасий, расправившись с дворником, теперь вышибал, со злорадным упорством, одно витражное окно за другим острым концом захваченной вешалки — он-то и попался на пути господина сторожа.
— Ты чего? С глузду съехал? Ведь мы ж за тебя, а ты..? — в нелепом изумлении закричал предводитель «приблудной» шпаны, но до конца озвучить свою мысль не успел.
Яромир, как был с разбегу, так и налетел соколом, у коего вместо клюва железное жало, и поверг врага наземь, будто копьеносец из племени масаев рыскающего в саванне шакала. Удар пришелся в грудь, и не случись он умышленно скользящим, быть бы Гервасию, подобно ощипанному тетереву, нанизанным на вертеле. Но и этого хватило. «Приблудный» осквернитель чайной упал навзничь, сильно приложившись дурной головой о чугунную батарею, и на время затих. Оставшись без смутьяна-полководца, в трусливом опасении растерялись и мародерствующие рядовые. К тому же красноречивое кайло, по-прежнему угрожающе занесенное в руке господина заводского сторожа, весьма охладило их пыл. Яромир (обличьем Георгий Победоносный, никак не меньше!) плевать хотел на смятение неприятеля и потому ринулся сразу на обоих братьев «из ларца». Те благоразумно не стали дожидаться завершения атаки, бросились врассыпную, в зияющие дыры разбитых окон, и были таковы. Тем временем расхрабрившийся помощник Кирюшка, не без помощи верной своей метлы, вытолкал из чайной взашей народника Емельяна вместе с его бадьей. Побоище тем самым разрешилось в пользу правых сил.
— С этим что делать? — спросил довольный собственной отвагой Кирюшка, указуя на отдыхавшего возле батареи Гервасия.
— А вот счас я его! — раздался гремучий голос из дверей, и внутрь чайной вошел, непрочно еще держась на ногах, старший дворник Мефодий Платонович.
Гервасий был безжалостно выволочен им на холодную площадь, да и кинут с размаху в самый центр, где полагалось во всяком ином городе существовать памятнику. Мефодий пнул «приблудного» пакостника, для острастки, пару раз под ребра, впрочем, не слишком болезненно. Старший дворник, как истинный представитель наук, искусств и ремесел, отличался чувством социальной справедливости и не любил без крайней нужды бить лежачего.
— Предмет верните, — хмуро бросил Мефодий, утирая косматой шапкой рот после заключительного плевка. И протянул руку за кайлом, все еще временно присвоенным Яромиром.
— Пожалуйста. — Господин сторож поспешно передал Мефодию Платоновичу символ его несомненного дворницкого достоинства.
— Вы бы прибрали ваших баб, господин хороший? Я тут до утра посторожу — запирать все равно нечего. — Мефодий взглядом показал на разбитые вдребезги окна. — Назавтра досок сыщу, можно будет и заколотить помещение.
— Я, дяденька, с вами покараулю, вдруг возвернутся? — подлез под руку младший помощник Кирюшка.
— Покарауль, сынок, — ласково отозвался Мефодий Платонович, и ласка та прозвучала редкой похвалой. — Только вернутся они навряд ли. Тля фикусная. Однако к тому беда спешит, кто лыком шит, того минует, кто вовремя в ус дует.
Семейство Калабашек, включая и Яромира, собралось за столом. Несмотря на позднее время, ужин был заново разогрет, вдобавок появилась бутылка кулинарного хереса — ничего иного из спиртных напитков в доме не нашлось. Бабка Матрена, отрыдавшись вволю, теперь успокоилась в кухонных хлопотах. Господина сторожа потчевали обе сестрицы с особенной заботой, выражая одновременно благодарность и чувствительное восхищение его боевыми подвигами.
— Более в чайную — ни ногой! Пущай Мефодий закрывает навсегда, — пожалилась бабка, разливая сладкий херес по тонконогим, червленого серебра, рюмкам.
— И напрасно, — возразил ей Яромир. — Вряд ли «приблудные» еще когда сунутся. А и сунутся, так нахальничать не станут. Чайную же закрывать ни в коем случае нельзя. Может, заведение ваше — отныне единственный в городе символ надежды. Оттого, что устояло, пусть и с тяжелыми потерями. Окна что? Ерунда на постном масле. Проживете как-нибудь без витражей — вставить в любой день не поздно, но и при досках отбою от посетителей не будет. Увидите — еще снять не дадут, доски ваши, они как памятный мемориал успешной обороны, и чайная — не чайная, а передовая крепость. Не взяли ее, не по зубам и остальные.
— Ох, милок, не верится мне. Будто бы Гервасий с шайкой своей от единственного вразумления успокоятся. — Бабка в сомнении покачала головой, закусила херес варенными в меду орехами.
— Не успокоятся, конечно. Скорее всего, изберут для сборищ ядовитых место другое, тайное. Залижут раны, измыслят новые козни и выползут на свет белый воду мутить. Однако и вы теперь не зевайте, кто предупрежден, тот вооружен. Чуть что, кайлом, да по шеям, дело верное. Кроме дворника Мефодия, думается мне, многие иные заступники у вас, Матрена, сыщутся. — Яромир лукаво улыбнулся бабке. — Как вы сами полагаете, отчего вдруг «приблудные» на рожон полезли?