Подлый беглец и отступник на Иринку даже не взглянул, целиком отдавшись занятию, поглотившему все его внимание: потрошил кожаный черный бумажник-книжку, поочередно вытаскивая и разглядывая на свет бумажки, визитные карточки и денежные знаки. При этом деньги, небрежно комкая, он швырял, не глядя, в угол, словно ненужный мусор, оставляя только золоченые визитки и календарики с видами сочинских красот. Владельцем бумажника лесной интурист явно не был, и не только потому, как успела заметить Иринка, что на визитной карточке читалась чужая, русская фамилия и ниже аршинными буквами «врач-стоматолог», но и оттого, что рядом, на обеденном столе, уже валялось по меньшей мере три растрепанных подобным образом кошелька, да еще несколько пар часов и золотых печатных колец. Иринка поняла и одновременно не поняла происходящее.
– Ты что же это деньгами раскидываешься! – Иринка, схватив со стула домашний ситцевый халатик и наскоро прикрыв абсолютную свою наготу, бросилась поднимать смятые купюры с пола. Что ее знакомец леший – бандит с большой дороги, хоть и иностранный, Иришке было совершенно и безусловно ясно. Но вот почему он выкидывает добытые с риском денежные знаки, а оставляет всякое бумажное барахло, Иринка разумно разъяснить себе не могла. Разве что леший отечественные рубли и в глаза никогда не видывал... Но уж свои или чужие деньги любой папуас, хоть из Занзибара, а уж как-нибудь от визиток и календариков да отличит. Тем более что и столбики дат, красных и обычных, как и везде в мире, напечатаны на изнанке пластиковых живописностей. А визитку иностранец ни за что и ни с чем не перепутает, на то он и иностранец. – Это – деньги! Вот это – деньги! Лавэ!.. А это – говно бумажное! Понимаешь ты, дундук стоеросовый?
Иришка потрясла перед носом лешего охапкой собранных и разглаженных купюр разного достоинства, одновременно сердитым жестом смахнула на пол календарики и остальные красочные бумажки. Если интурист не совсем навечный клиент дурдома, то, полагала Иринка, она сумеет ему втолковать, что надо оставлять, а что на помойку выбрасывать.
Но втолковывать не пришлось. Иностранец понял с полуслова, нет, даже с полувзгляда, бросился подбирать оставшиеся на полу деньги. Словно только и ждал от Иришки некоего наводящего намека. Оставшиеся у него в руке визитки леший отбросил, подражая хозяйке, веером прочь. Потом взял со стола лежавшие аккуратной кучкой золотые изделия и часы и показал их и деньги Иришке. Леший смотрел вопросительно-мудро ей прямо в глаза, будто бы ждал важного ответа.
– Что? Деньги, бабки – да. Колечки, часики... – Иришка машинально перечисляла названия предметов. Потом, однако, сообразила, сильно, утвердительно закивала: – Да, да... Одно и то же. Деньги, золото. Его меняют на деньги. Часы тоже можно продать... Недорого, правда. Они ж паленые... Ну ты и жук!.. Ты вообще кто?.. Ладно, там разберемся... Хочешь, совсем у меня живи... Это ВСЕ мне?! Ух ты! Можно взять?.. Вот спасибочки, отблагодарил так отблагодарил. Сейчас умоюсь скоренько, и завтракать будем.
Иришка сгребла в кучу все деньги и золото, которые ставший неожиданно родным иностранец щедрыми жестами ей подарил, отнесла в спальню, в комод, припрятала. Не от дарителя, нет, упаси Господи, а просто в силу привычки и от некоторой растерянности. Что будет завтра и не придет ли по ее душу собака с милицией, Иришку в этот момент особо не занимало. Что будет, то будет, а хуже – уж вряд ли. Потому как хуже все равно некуда. А вот лучше – очень даже может быть. Конечно, хорошо бы было понять, кто ее новый залетный знакомец. Но псих он или не от мира сего, а человек далеко не простой. На понт, по всему видать, такого не возьмешь. А если верить некоему предчувствию, то и вовсе туз козырный. А ей, беззащитной и одинокой, как раз туз-покровитель и надобен. Оттого утренним завтраком кормила иностранца Иришка без жлобства. Что было лучшего в холодильнике и про запас, все выгребла. Даже бутылку шампанского итальянского, с Нового года припрятанную и вынесенную, открыла и содержимое в чешские стеклянные фужеры налила. Зарубежный гость, глядя на шипящий напиток, улыбнулся. Видать, что такое шампанское знал и без Иришкиной помощи. Уже хорошо. Однако как попробовал, так и выплюнул. Фонтаном на стол. Закашлялся. На Иришку посмотрел подозрительно и грозно. Но успокоился, увидев, как девушка с блаженным видом удовлетворенного гурмана пьет свою порцию. Сложил руки на груди, поклонился в смысле «извините, пожалуйста», затем перевернул свой бокал донышком вверх. Наверное, давал понять, что итальянского шампанского с него хватит.
«Вот черт избалованный! Шампанское ему плохое. А я, может, в жизни лучшего и не видывала. Ну и ладно, сама выпью – больше достанется», – определила линию Иришка и налила себе второй бокал... Вернее, попыталась налить, но леший ее опередил, галантно обслужил даму сам. Хотя до этого момента не помог и тарелки донести. Коли лихой интурист решил за ней поухаживать, то Иришка ведь не против. Если не принимать во внимание явный беспорядок в его голове, то леший выходил кавалером хоть куда. Иринка чувствовала, что начинает потихоньку влюбляться в помешанного незнакомца, чего с ней давненько уже не случалось. А по правде и случилось-то один раз в жизни, да и то ненадолго.
К вечеру леший уже многие слова хоть и неправильно, но мог сказать по-русски, а понимал практически все, что говорили Иринка и голоса из телевизора. Способности к языкам у него оказались фантастические. А в ночь леший Ян исчез опять.
Следующим утром повторилась та же картина, что и накануне, с тем лишь исключением, что на полу теперь валялись визитки и бумажки, а деньги и ценности рядком лежали на скатерти стола. Иришка уже привычно сгребла их в комод. Из милиции визитеров не было, и это пусть ненадолго, но успокоило тревогу.
Днем Иришка отправилась в город – нового знакомого надо было приодеть. Сам леший с задачей справился бы вряд ли успешно – и порядков местных не знал, и цен. Оттого собственноручно купила ему полный комплект обмундирования – от приличной обуви и брюк до нижнего белья. Заодно и человеческую бритву приобрела, чтобы иностранец не пугал изрезанным лицом окружающих. Денег, тем более дареных, Иришке жалко не было, а завоевать расположение и сердечную симпатию лешего ей весьма и весьма хотелось. Бандюга-иностранец с каждым часом нравился ей все больше.
Приодетый леший и вовсе превратился в красавчика, как раз в такого, о каком мечтала в тайной своей безнадежности Иринка. Но насколько бы ни был щедр и хорош леший, а реальность Иришкиной будничной жизни была такова, что нынешним вечером предстояло ей приступить вновь к своим рабочим обязанностям, то есть, попросту говоря, выйти на панель. Рано или поздно, но симпатичный интурист все равно бы узнал о роде Иришкиных занятий, потому решила она с объяснениями не тянуть, выложить лешему всю подноготную, правда, в исключительно жалостливом ключе. Авось проникнется сочувствием и сразу не уйдет. Если, конечно, исходя из сцены в лесу, леший уже давно не догадался о ее второй, малопочетной профессии. Но в этом случае объяснение тем более не могло грозить Иришке неприятными неожиданностями.
Подбирая аккуратно слова из лексикона, уже известного за два прошедших дня симпатяге иностранцу, а кое-где переходя для убедительности толкования на условно-самопальный язык жестов, Иришка донесла до лешего, отчего сегодня вечером, а может, и завтрашним утром ее не будет дома. Говоря о Гарике, она показывала руками: «большой человек», а повествуя о печальных последствиях своего прогула, для наглядности хватала себя обеими ладонями за горло. Ян выслушал спокойно и, судя по выражению его лица, понял Иришку в абсолютной степени правильности. И так же спокойно, хотя смешно и мягко коверкая слова, ответил, что никуда та не пойдет, а останется здесь, с ним. И если у «большого человека» к Ирене есть претензии, то он, Янош, охотно их рассмотрит за нее. И если «ланьок» Ирена согласна с его предложением, то отныне можно считать, что с этого дня она и леший – одно и неделимое целое.