Но в роковые три дня ГКЧП ей все же удалось напугать Аиду всерьез. Инга-то знала наперед, чем закончится история пленения в Форосе, и нет чтобы предрекать события, опираясь лишь якобы на здравый смысл, что так ценила в подруге Аида, она возьми и ударься для пущего эффекта в мистику и потустороннее помешательство. Как раз 19 августа Инга и заявилась к бедняжке с раннего утра, еще и баррикады в городе не успели накидать «защитники веры», и прямо с порога возьми и объяви, в шутку закатив глаза, как припадочная, будто в пророческом трансе:
Когда же солнце трижды лик свой явит,
Они падут, а тем поможет встать
Рука того, кто в наши дни лукавит!
Всего-то несколько строк из «Божественной комедии», но на Аиду они произвели неизгладимое впечатление, особенно когда обозначенные три дня минули, и все в стране пошло совсем уж через жопу.
Аида и раньше сильно верила в Бога, а тут решила, что на Ингу нечто снизошло свыше, и стала с тех пор обращаться с ней, как с новообретенной чашей Грааля. А Инге уж совестно и невозможно было сознаться, что она просто дурила своей Аидочке голову. Опять же истинная правда все равно звучала бы куда фантастичней.
К тому моменту обе они трудились на собственное благо в загадочном совместном предприятии, не менее загадочными путями выманивавшем у доверчивых германцев и австрийцев денежки под строительство мифических бизнес-центров. У предприятия был офис в два гостиничных номера-люкс в «Интуристе» на улице Горького, куча бумаг и телефонов на всех столах и десяток вечно занятых сотрудников. Аида разбирала для СП нюансы западной бухгалтерии, а у Инги роль была, с одной стороны, попроще, а с другой – подоходней. Ее дело вроде бы и заключалось только в том, чтобы переводить туда-обратно документы и речи двух директоров, Генерального и коммерческого, когда лично на переговорах, когда и по телефонной, громкой связи. Но теперешняя Инга была бы совсем не Инга, если бы тут же быстрым глазом не разобралась, что к чему. Генеральный директор их совместного предприятия «Матрешка-инвест-строй» некто Будяков Тимур Тарасович, непонятное среднее между товарищем и господином, был стремителен и вездесущ, но голову имел в надлежащем месте. Его заместитель и коммерции директор служил у Будякова лишь подручной шестеркой. И Инга, моментом прикинув покрой будущего костюма, сделала ставку на Будякова.
Набиваться в праздные любовницы к Тимуру Тарасовичу сразу же Инга отказалась. Во-первых, Будяков таковую уже имел и был вполне доволен, а во-вторых и в самых важных, положение любовницы Ингу устраивало мало. Сегодня ты, а завтра на твоем месте кто-то другой. Она решила иначе стать для Будякова незаменимой. К тому же ей ли было не знать, что в сегодняшнем дне все эти СП дутые-передутые и многие лето 91-го не переживут. И она самовольно принялась страховать Будякова на переговорах. И Тимур Тарасович, не будь дурак, скоро очень это понял, а поняв, и оценил. И Инга стала для него не только переводчиком-референтом, но и младшим, хотя и подчиненным соратником. Будяков, когда нельзя было обойтись, даже откровенно делился с нею планами некоторых своих афер. И платил совсем уже иные деньги. Инга с ним и в Германию два раза ездила и для Аиды выбила, умело и ненавязчиво, повышение ставки.
С Аидой они, можно сказать, жили душа в душу. Каждая на своей квартире, но и в то же время не разлей вода. И каждой казалось, что она именно потому теперь совсем не одинока, что на расстоянии телефонной трубки хотя бы есть родной в чем-то и понимающий тебя человек, и это облегчало борьбу за место под солнцем. Они не мучили друг друга пустяковыми обидами и не перевешивали взаимно проблем, с которыми могли справиться и в одиночку. Но в главных жизненных делах не оставляли одна другую советами, а когда и реальной помощью.
Но после 91-го года нечто изменилось. Не сразу, но вскоре их дороги разошлись, хотя дружба и на большом расстоянии осталась по-прежнему существующей и нерушимой. Аида видела себя только ТАМ, Инга хотела все иметь только ЗДЕСЬ. Не из принципа или вдруг проснувшегося патриотизма, а все потому, что жаль было второго шанса. Инге определенно казалось, что она непременно сможет использовать его и ведомое ей будущее именно в России. Она хотела свое дело, свой собственный и независимый бизнес и наотрез отказалась последовать вслед за подругой за океан. И Инга пустилась в самостоятельное плавание.
Будяков к этому времени уже прикрыл свою «Матрешку», выкачав из неудачливых немцев все возможные деньги, и после переворота усиленно стал стремиться во власть. Коммерсантом он быть более не захотел. Он же и устроил Инге первый кредит от какого-то новорожденного вчера коммерческого банка. Небольшой, но хватило на аренду крохотного помещения в полуподвале на Сретенском бульваре, и Инга, к тому времени уже имевшая кое-какие собственные связи, наладила оптовую торговлю немецкой и швейцарской, не очень дорогой косметической продукцией. Как и мечтала когда-то. Крема и маски на германском нафталине шли нарасхват в мало избалованной пока столице, и прибыль у Инги могла бы получиться весьма ощутимой, ежели бы не одно пребанальнейшее обстоятельство.
А виноват во всем оказался вездесущий рэкет. Казалось бы, и это знала наперед. Чего же проще? Высокий покровитель у Инги имелся, договориться с местными братками, курировавшими район, она смогла и сама, только намекнув на Будякова. Но Тимур Тарасович сидел высоко, каждый раз к нему на гору не влезешь. Приходилось утрясать мелкие свои беды самостоятельно. А «крыша» ее наглела постоянно и требовала все большей части дохода. Аида, в ту пору бегавшая по инстанциям и посольствам, успокаивала ее, советовала не ссориться, действовать более убеждением. Она сама не понимала, что говорила подруге.
Цифры, бумаги и перспективы развития ее малого пока бизнеса покровительствующих ей рэкетиров вовсе не волновали. Им плевать было, что в будущем получится из ее «Кристины», как для красоты назвала фирму Инга. Ее не разоряли совсем только из-за одного Будякова, да и то потому, что не знали до конца, кем Инга приходится Тимуру Тарасовичу.
И близко не таким образом представляла себе Инга «новый» бизнес. Тогда, в иной жизни, ей, домашней хозяйке, всего-то отработавшей два коротких года скромной переводчицей в богатом журнале, совсем по-другому виделась далекая, инопланетная сфера деловых людей. Ей отчего-то казалось, что для успеха довольно станет желания и упорства, ну, может, еще немного везения и дальновидности. И очень она обвиняла в отсутствии этих драгоценных качеств своего тогдашнего мужа Леву, хотя и не смела промолвить о том вслух. Она не была никогда дурой, знала и в те времена, что рядом с деньгами и ухватистыми купцами, их зарабатывающими, всегда ходят рядом каменолицые, бритоголовые парни, взимающие пошлину, но и стерегущие свое стадо от чужих. Ей даже думалось, что здесь есть разумность и очевидная необходимость времени, когда заблудшее государство понятия не имеет, что ему делать с разногласиями среди народонаселения, и оттого это население взялось за самоуправление, чтобы совсем уж не впасть в анархию. Она тогда и понятия не имела, как обстоит дело в его неприкрашенных реалиях.
Господи, все оказалось еще хуже, чем в Одессе, когда за ней охотились обиженные николаевские валютчики! Вовсе не добровольными пастухами при нагуливающих жир овцах предстали перед ней лихие братки с «береттами» наголо. Хуже волков и смрадных стервятников над полем, усеянным трупами павших богатырей, оказались они среди беспомощного стада в запертой овчарне. Немало гопников и настоящих «деловых» ребят повидала Инга еще на Молдаванке, но эти, нынешние, не шли с ними ни в какое сравнение. Не было ни наивного ухарства, ни нарочной «блатной» скороговорки бесприютной вековечной шпаны, которая все же в точности сознавала, что принадлежит к отбросам любого общественного строя, не только советского. И раньше, к примеру, высший свет шулерства и карманников, аферистов и спекулянтов, всегда для понта, чтобы понравиться дамам, выдавал себя, наоборот, за профессоров и ракетных инженеров, за генералов в отставке, а иногда даже за засекреченных оперов, преследующих особо опасную банду, – стеснялись люди эти истинного своего звания. Они четко соответствовали своему месту, от сих до сих, знали о его малой привлекательности и с грустью помнили всегда о том, что короткое гусарство их чаще всего заканчивается на киче. Инга знакома была в Одессе со многими такими городскими соловьями-разбойниками, иногда и жалела за неприкаянность, тщательно скрытую за напускным безразличием, за то, что каинами ходили по земле, где не было определено им нормального, человеческого места, снисходительно даже утешала при случае.