Сорвино, как обычно (по отношению к приглашающей стороне), явился с получасовым опозданием. Это тоже было своего рода традицией. Если встреча происходила по инициативе самого Брокко, то тут уж он являл свою особу тютелька в тютельку. А иначе, словно давал понять, кому надо больше, тот и едет и ждет. И плевать ему было на принципы уважения к боссу или клиенту, он даже собственному хозяину представал пред светлые очи только так. И тот давно смирился и признавал за ним эту привычку, которую не потерпел бы ни от кого более и ни за что.
Брокко никогда никому не угрожал, не нападал первым. Инга даже не могла его и представить в кулачной драке или пьяной потасовке. Сорвино и самые крамольные свои делишки обставлял таким благопристойным и солидным образом, словно торговал барыши и заключал сделки в башнях Уолл-стрит. Только смысл его речей и поручений, которые Сорвино предлагал или, напротив, брал на себя, носил часто зловещий характер. Инга имела с ним общие интересы уже не в первый раз. Еще с того раннего периода начала ее процветания в Майами, когда ей пришлось легализовать украденные два миллиона. Именно Сорвино ей и помог, а позже выручал и просто советами, однако никогда не бывшими бесплатными. Но советы Брокко того стоили. Он же и переправлял через своих людей некоторые ее деньги в офшоры и в лондонские банки, портил за плату кровь недогадливым конкурентам, был единственным посредником между Ингой и его таинственным шефом, чье имя не произносилось благоразумно вслух. И не кто иной, как Брокко, вывел ее на Джо Реймара, отрекомендовав, как подходящего человека в городской земельной комиссии.
Как раз некоторые совместные ее предприятия с Сорвино, с согласия его верховного босса, и не нравились Косте совсем. Хотя он, конечно, и не подозревал до конца, в чем именно эти предприятия состоят. А сама Инга и не намеревалась ничуть сообщать о них подробности. Ни к чему Косте было и знать, что через их «Наташу» фиктивно проходят некие таинственные средства от партий оружия, предназначенные для инсургентов Перу и Колумбии. Инга снимала за то совсем небольшой процент, но как бы остальное требовала в виде определенного рода услуг. Отчего Брокко Сорвино и проникся к ней чуть ли не приятельским уважением. И он ценил личные, взаимные «дружеские» одолжения превыше сухого расчета в наличности: ты – мне, я – тебе, – и разошлись, как в море корабли. Хотя внешне был с Ингой часто нарочито грубоват или даже порой позволял себе говорить ей гадости. Но и эта черта, по мнению Брокко, только обозначала его приязнь и доверительность отношений. Худо приходилось как раз тем, кто испытывал на себе наигранную до издевательства вежливую холодность в речах Сорвино. В большинстве случаев это было приговором.
Инга нисколько не боялась Брокко. Совсем наоборот, ни с кем прежде ей не было так легко сговориться, как с этим неопределенного происхождения гангстером. Инга не терпела цветных, Брокко ненавидел гринго и вообще любых белых. И каждый знал об антипатиях соседа. Но они оба как бы давали понять на расстоянии и без слов: только для тебя я делаю исключение, но это не значит, что завтра мы вместе будем крестить детей, при всем взаимном уважении. Костю же Святой Брокко просто никогда не замечал и даже не всегда считал нужным здороваться. Так было и на этот раз. Сорвино бросил короткое «Хай!» для Инги, скорчил рожу Косте, заказал свой ужасный ликер и тут же перешел на испанский.
– Вот это и есть мое дело, – завершила Инга свой краткий рассказ о способе решения постигших ее неприятностей. – Ты удивлен, что я готова пойти на такую крайность?
– Тоже мне крайность. Да за наши дела в Перу тебе могут свернуть башку скорее, если я, конечно, не буду глядеть в оба. Вот когда в прошлом ты согласилась на ЭТО мое предложение, да, я, Господь мне свидетель, признаться, был удивлен. А старый дурень Менлиф уже пустяки для такой женщины, как ты, Инесс. И я здесь вижу определенную и хорошую логику. На твоем месте я поступил бы совершенно так же. Только гораздо раньше по времени. Ты жалостлива к людям, Инесс, и ты не прихлопнешь назойливой мухи, не попытавшись сперва выгнать ее за дверь.
– Шутишь? Думаешь, это нормально избавиться от старика только из-за его собственного упрямства? – спросила Инга как бы между прочим. Хотя мнение Сорвино ее приободрило.
– Он стоит между тобой и твоими законными желаниями. И по доброй воле не хочет отойти. А ты не можешь ждать. Значит, это нормально. Или, если бы Менлиф был молод и красив, твой заказ выглядел бы более гуманным? Придурок оставит состояние своим детям и избавит их от необходимости терпеть его выходки. Ты выиграешь деньги, а наш общий друг Джо – место. Гробовщики получат хороший контракт на погребение. А его покойная женушка обрадуется встрече на том свете, если, конечно, Господь определит старину Менлифа в одно с ней место. А самого Менлифа навсегда перестанут мучить подагра и геморрой. Так что, все в выигрыше. И не разводи бабские нюни. Жаркое ты давно уже приготовила. Глупо беспокоиться о том, нужен ли к нему соус.
– Но все же лучше, если произойдет несчастный случай. Инфаркт, падение с лестницы, солнечный удар.
– Это обойдется тебе намного дороже. Но, как хочешь, твои доллары, значит, и желания твои – прежде всего. Могу утопить его в бассейне. Выйдет красивая картинка. Что скажешь?
– Жуть какая. Старикашка, которого топят живьем. А он барахтается изо всех сил, глотает синюю хлорную воду, глаза вылезают из орбит от удушья. Бр-р-р!
– Тебе бы проповедовать в воскресной школе о святых великомучениках! Хочешь, устрою? Патер Корнелий будет не против. Только с чего ты взяла, что я стану топить его, как матушка-фермерша – новорожденного котенка в жестяном ведре? Ребята вырубят старикана аккуратно, словно тот споткнулся о бортик, свалился в беспамятстве и утоп в собственной придворной луже. Могу подключить к делу и малютку Лорейн. Говорят, Менлиф обожает цветных девочек. Тогда все станет еще проще. Со службой спасения и искусственным дыханием рот в рот. Правда, репутация старикана окажется сильно подмоченной с ним вместе.
– Это было бы смешно, – вдруг развеселилась Инга, представив себе подобную ситуацию.
– А я скажу. Хорошо, что тебе смешно. Значит, мы договорились. Детали – уже не твое дело. Все обойдется в двадцать тысяч. И это только для тебя.
– Пятнадцать. И это тоже только для тебя, – попыталась торговаться Инга. Она, наверное, была единственным человеком во всем Майами, который нарочно осмеливался возражать Святому Брокко. Но Инга даже не задумывалась об этом. И может, именно потому Сорвино позволял ей многое.
– Двадцать. Это последнее слово. Впрочем, могу опустить до девятнадцати девятисот. Уж так и быть, купи себе пару лишних трусиков, – пошутил Сорвино, и этим дал понять, что тема закрыта окончательно.
– Ладно, пусть двадцать. И ты заплати за выпивку, – тоже поддержала благоразумно шутку Инга. – Но только не тяни. Вдруг Менлиф и впрямь назначит торги.
Все вышло именно так, как и обещал Сорвино. И недели не прошло, как над телом новопреставленного утопленника Менлифа прочли «и когда пойду я долиной смертной тени». Только малышку Лорейн едва было не упекли в каталажку за занятие проституцией. Но после очень скоро выпустили под залог. Лорейн куда как понравились ее фотографии на первой странице многих бульварных газетенок, и говорили, будто бы добрую часть гонорара за работу малютка спустила на скупку чуть ли не половины их тиража. А Джо Реймар сразу же после похорон подписал для «Наташи» требуемое разрешение. Аренда на 99 лет, с правом строительства и последующей перепродажи. Все на круг обошлось фирме в три миллиона долларов под банковский кредит.