— Что ты имеешь в виду, вот это? — огрызнулся Рого, показывая на детский рисунок красками.
— Нет, вот это, — заявил Дрейдель и взял со стола блокнот на пружинках с эмблемой футбольной команды.
— Не понимаю, для чего тебе понадобилось расписание игр футбольного чемпионата?
— Это не расписание. — Открыв блокнот, Дрейдель показал Рого ежедневный календарь первой недели января. — Это ежедневник Бойла, его записная книжка.
Глаза у Рого полезли на лоб, и он растерянно почесал лысину.
— Значит, сейчас мы узнаем, с кем он встречался…
— Совершенно верно, — подхватил Дрейдель и принялся листать блокнот. — Встречи, обеды… словом, все… самое главное — чем он намеревался заняться вечером двадцать седьмого мая.
— Господин президент? — говорю я, открыв переднюю дверь.
Никакого ответа.
— Сэр, это Уэс. Вы дома? — снова спрашиваю я, хотя ответ мне известен заранее. Если бы его не было дома, снаружи не торчали бы агенты Секретной службы. Но после стольких лет, проведенных рядом с ним, я знаю свое место. Одно дело — войти в кабинет президента, и совсем другое — прийти к нему домой.
— Мы здесь, — слышу я мужской голос, который доносится из длинного коридора, ведущего в гостиную. На мгновение я замираю, потому что голос мне незнаком — в нем слышен легкий британский акцент образованного человека, — но потом быстро вхожу и закрываю за собой дверь. Мне нелегко далось решение прийти сюда. И даже если у него гости, теперь я так просто не уйду.
По-прежнему пытаясь вспомнить, кому может принадлежать этот голос, я направляюсь к коридору и украдкой бросаю взгляд на черно-белую фотографию, увеличенную до размеров постера, висящую по правую руку от меня над небольшим столиком, на котором пристроилась ваза со свежими цветами. Это любимая фотография Мэннинга — панорамный вид его письменного стола в Овальном кабинете, — сделанная фотографом, который просто-напросто положил фотоаппарат в кресло президента и нажал на спуск.
В результате был полностью воссоздан вид, открывавшийся с обратной стороны самого могущественного письменного стола в мире: семейные фотографии его супруги; ручка, оставленная Мэннингу предыдущим президентом; личное послание, написанное его сыном; маленькая золотая табличка с высказыванием Джона Леннона «Выходец из рабочего класса способен добиться многого» и снимок самого Мэннинга, сидящего вместе с матерью в первый день, когда он поселился в Белом доме, — его первая официальная встреча в Овальном кабинете. С левой стороны на столе высится телефон Мэннинга, похожий на гигантскую коробку из-под обуви. Камера взяла его таким крупным планом, что можно без особого труда прочесть пять имен, обозначенных на панели ускоренного набора: Ленора (его жена), Арлен (вице-президент), Карл (советник по проблемам национальной безопасности), Уоррен (руководитель аппарата сотрудников) и Уэс. Я.
Одно нажатие кнопки, и мы стремглав мчались на его зов. Прошло восемь лет, а я оставался все таким же, каким был раньше. До сегодняшнего дня.
Миновав длинный коридор, я попадаю в строгую гостиную. Там посередине тибетского ковра на маленькой табуретке стоит Мэннинг, а вокруг него, подобно портному, снимающему мерку для нового костюма, суетится светлокожий блондин с растрепанными волосами, которые едва прикрывают огромный выпуклый лоб.
— Прошу вас, господин президент, мне нужно, чтобы вы не шевелились, — умоляюще произносит он, и теперь я отчетливо слышу в его голосе акцент выходца из Южной Африки.
За спиной Большелобого видна девушка-фотограф двадцати с чем-то лет с коротко стриженными, торчащими во все стороны волосами. Вот она опускает голову, смотрит в видоискатель, и комнату заливает мертвенный свет вспышки.
И только заметив в руках Большелобого штангенциркуль — который похож на линейку с разводным гаечным ключом на конце, — я наконец понимаю, что здесь происходит. Фотограф делает еще один снимок Мэннинга. На диване стоит квадратная коробка, похожая на доску из-под китайских шашек, в которой рядами выложены стеклянные глазные яблоки, различающиеся оттенками серого цвета, которым отливают глаза президента. Сам же Мэннинг стоит совершенно неподвижно, штангенциркуль щелкает клик-клик вокруг его запястья, и его цифровой индикатор дает Большелобому очередную мерку. Музей восковых фигур мадам Тюссо по праву гордится точностью воспроизведения. Даже если речь идет о людях, сошедших с небосклона мировой политики.
Что вы скажете об этих? По-моему, они чуточку темнее, чем нужно, верно? — спрашивает невысокая афроамериканка, вынимая из коробки два глазных яблока серо-стального цвета, которые смотрят прямо на меня. Зрелище не из приятных, тем более что по какой-то нелепой прихоти они до ужаса похожи на глаза самого Мэннинга. — Раньше мы использовали их при изготовлении первой фигуры в Белом доме — но, мне кажется, со временем они немного потемнели.
— Э-э… совершенно верно, — запинаясь, выдавливаю я, глядя на часы. — Послушайте, сколько еще времени вам понадобится?..
— Расслабься, Уэс, — перебивает меня Мэннинг и коротко смеется тем смешком, услышать который сейчас мне хочется меньше всего. Он бывает в таком приподнятом настроении один-единственный раз в году, во время заседания Совета директоров его библиотеки. В окружении старых сотрудников он снова чувствует себя так, словно держит в руках бразды управления всем миром. Как правило, такие заседания длятся не более четырех часов. А потом он снова вспоминает о своем нынешнем статусе одного из бывших президентов, кортеж которого, состоящий из двух машин, вынужден теперь останавливаться на красный свет светофора. Сегодня сотрудники музея мадам Тюссо принесли с собой отблеск славы минувших дней, и Мэннинг намерен сполна насладиться ею.
— Сегодня у меня свободный график, — обращается он ко мне. — Где тебе еще нужно быть?
— Нигде, сэр. Однако учитывая… что Нико сбежал…
— Ну вот, теперь ты рассуждаешь совсем как Клаудия.
Но, повернувшись и впервые по-настоящему взглянув на меня, он обрывает себя на полуслове. Может быть, я и разбираюсь в выражении его лица, но он знает меня намного лучше — особенно, когда речь заходит о Нико.
— Уэс… — говорит он, и нам с ним все понятно без слов.
«Со мной все в порядке», — отвечаю я ему едва заметным кивком. Он прекрасно знает, что это ложь, но ему также известно, и почему я отвечаю именно так. Если уж у нас непременно должен состояться разговор на эту тему, то никак не в присутствии посторонних. Впрочем, я решительно настроен приблизить этот момент, поэтому направляюсь к Большелобому, который, похоже, здесь главный.
— Деклан Риз из музея мадам Тюссо. Спасибо, что согласились принять нас, — приветствует меня Большелобый, салютуя штангенциркулем и протягивая руку. — Мы, конечно, стараемся не беспокоить своих фигурантов второй раз, но популярность президента Мэннинга…