– О чем вы говорите? Что это за вещь?
Марк не смотрел на нее.
– Скажи мне, Гриффин, насколько она дорога тебе?
Снова наступило молчание. Казалось, в душе Гриффина происходит борьба. Он едва слышал слова, обращенные к нему. Но взгляд его был прикован к Марку, и в этом взгляде застыла смертельная угроза.
Глаза Гвин наполнились жаркими слезами. Год назад она поклялась убить себя, если ей будет угрожать брак с Марком. Они с Гриффином вместе посмеялись над этим. Теперь же все дело было в Гриффине, и ради него она готова была умереть. Она склонила голову.
– Я готова.
И произнесла это так тихо, что сначала ни один из мужчин ее не услышал. И на мгновение она будто бы стала ненужной и случайной, хотя именно о ней шла речь, и из-за нее шла торговля, и она была причиной этого безумия. Лицо Гриффина было непроницаемым и жестким как камень, но, когда Гвин заговорила снова и произнесла: «Я выйду за вас», – Гриффин повернулся к ней.
Как и Марк. Выражение его лица все время менялось: его обуревали сменяющие друг друга чувства, но все они вызывали у него улыбку.
– Я все время это твердил, Гвинни, что вы вспыльчивы, но не глупы, – заметил он с подлинным чувством, и это ее удивило. – Значит, мы заключаем сделку.
– Да.
– Нет.
Они оба повернулись на звук голоса Гриффина. Впервые после того как узнал о ее поступке с Эсташем, Гриффин смотрел прямо на нее и не отводил взгляда, даже обращаясь к Марку: – Оставь нас в покое, Марк. Она выйдет за меня.
Гвин потянулась к нему и дотронулась до его руки:
– Но, Гриффин, я должна! Они тебя повесят, если узнают об Эсташе.
– Здесь тебе ничего не светит, Марк, – сказал он, будто и не слышал ее. – И никогда не светило. И вот что, фиц Майлз, – продолжал он, переводя взгляд на вспыхнувшее лицо Марка. – Своим предательством ты лишил себя земель, отошедших к тебе от Эверута. Я аннулирую твое право и лишаю тебя их.
Марк ответил хриплым смехом, прозвучавшим дико и безумно:
– Генрих фиц Эмпресс пожалует мне другие.
За все это время выражение лица Гриффина не изменилось, но Гвин заметила в нем слабые признаки беспокойства.
– Это не имеет ко мне отношения, – ответил он тихо. – Но на свои действия я имею право сам.
Маска неприступности снова легла на его лицо, а взгляд обратился к Алексу:
– Если его люди не покинут холмы за двадцать минут, перебейте их всех.
Он резко повернулся. Потрясенная, Гвин озиралась, оглядывая лица, прикрытые шлемами. Потом сделала шаг к нему.
Но Марк, будучи мастером интриги, приберег еще одну каверзу, последнее причудливое блюдо, которое готов был теперь добавить к этой трапезе безумия, которую Гвин помогла ему сервировать.
– Ты никогда не сумеешь открыть заветную дверь, Соваж, – крикнул он, обращаясь к спине Гриффина. – У меня один из ключей!
Сердце Гвин упало – скоро ей суждено было войти во врата ада.
Гриффин обернулся. Марк приподнял цепь, висящую на шее, и держал ее на весу. На ней красовался железный ключик. Гвин рванулась вперед, силясь его схватить.
Но тут и Гриффин приподнял цепь на своей шее.
– Ты имеешь в виду это? – спросил он бесстрастно, показав точно такой же ключ. У него было даже два ключа: один черный, как железо, другой серебристый.
Глаза Марка широко раскрылись, потом сузились до щелочек. Он рванулся направо, где стоял его капитан де Луд, на мгновение прикрывший глаза.
– Ты мерзавец! – выкрикнул Марк, когда правда забрезжила в его сознании, голос его звучал как злобное, едва различимое шипение. – Ты изготовил копию, когда брал цепь.
Гриффин встретил взгляд де Луда:
– Твоя дочь… Можешь прислать ее хоть теперь. Если пожелаешь, можешь и сам перейти ко мне на службу. И место для тебя найдется до конца жизни.
Он повернулся и пошел в сторону замка. И огромные боевые кони людей Соважа задвигались вокруг Гвин, оттесняя окружение Марка к холмам.
Гвин вздрогнула и поспешила за Гриффином.
– В чем дело? Что есть у Марка? – спросила она.
– Ключ к Сосуду, – ответил он все тем же невыразительным голосом.
– Нет! – закричал Марк в спину Гриффина. – Гвиневра и есть Сосуд. Это как Бог свят. Это чистая правда! А ты не знал?
И он разразился таким безумным лающим смехом, что Гриффин остановился.
– По крайней мере так говорил мой отец. – Марк снова рассмеялся – Женщины, выращивающие розы, суть Сосуды. Но ведь ты этого не понимаешь! А это означает, что ты так и не нашел святыню.
Гриффин пошел дальше.
Гвин смотрела на Марка, не отводя глаз, и видела, что он кипит яростью и безумием. Он так и стоял на своем шлеме, прижав одну руку к груди, а пальцами другой шаря по неопрятной бороде. Он не двигался с места. Улыбался.
– И как же насчет святыни? – спросила Гвин.
Он усмехнулся:
– У вашего отца, Гвинни, была шкатулка. Помните? Гриффин остановился.
– Ваш Гриффин жаждет ее получить, Гвин, – выкрикнул Марк, все еще ухмыляясь. – Очень хочет!
– Пожалуйста, Гриффин, – обратилась она к нему, догнав его. – Позволь мне уйти с ним. Оставаться здесь было бы безумием. Каждый раз, когда бросишь взгляд на меня, ты вспомнишь. Каждое сказанное мною слово будет вызывать твои подозрения. Отпусти меня!
Он опустил на нее глаза, огромный, холодный и ужасный:
– Нет!
Жаркие и мучительные слезы обожгли ее глаза. Дыхание стало неровным и тяжелым.
– Господи, Гриффин, отпусти меня! Тебя убьют! Я могу тебя спасти!
– Нет.
Он не махнул ей рукой, чтобы она удалилась, но и не сделал знака приблизиться. Она шла с ним рядом, а ей казалось, что была за тысячу миль от него.
– Вот как, значит, обстоят дела, – сказал Гриффин.
Несколько часов спустя они с Алексом стояли в господской спальне, после того как лошадей обтерли от пены, обработали потертости на их ногах и крупах, когда солдат накормили, а детей успокоили.
Они оба смотрели на резную шкатулку Гвиневры, которую теперь, когда он вспомнил о ней, они достали и поставили в центре стола.
Судя по всему, ему стоило доверять себе.
Солнце уже вот-вот должно было зайти, хотя из этой части замка видеть это было невозможно. На северо-востоке над горизонтом низко нависали грозовые тучи, мрачные, с серыми краями, мало-помалу охватывая и будто всасывая в себя все небо. Гриффин отошел от шкатулки, чтобы бросить в жаровню еще охапку торфа. Тот тотчас же затрещал и загорелся.