Гриффин ответил скупой улыбкой:
– Нет.
– И ты не отправишь меня в изгнание? – спросил он срывающимся голосом.
Гриффин покачал головой.
– И Гвиневру не отправишь?
Он снова покачал головой. Алекс с облегчением вздохнул.
– Я думал, ты захочешь отослать нас куда-нибудь подальше. А ты хочешь держать при себе обоих близких людей, предавших тебя.
– Я хочу держать при себе людей, совершивших ошибки и осознавших это. – Он снова посмотрел на шкатулку. – Возможно, время от времени мне придется об этом напоминать.
Алекс ответил горьким смехом:
– О чем? О том, что люди не без греха?
Гриффин покачал головой и поднялся на ноги.
– Искупление и прощение возможны.
Гвин разговаривала с Фальком на третьем этаже возле двери в солар. Он дежурил там, куда сам себя и определил. Лестничная площадка была темной из-за позднего часа и из-за надвигающейся бури. Дождь хлестал по окнам.
– Лорд Гриффин не собирается причинить мне вред, – запротестовала Гвиневра, почти смеясь, и это было первым проблеском веселья, испытанного ею за долгое время.
– Знаю, миледи.
Фальк расправил свою тунику.
– Это так. И все-таки я хочу быть рядом.
Гвин улыбнулась:
– Фальк, будь я не такой скверной женщиной, я вышла бы за тебя.
Он смущенно затоптался, на месте, забормотал что-то и покраснел:
– Это пустяки, миледи. Я уже так давно охраняю вас, что было бы странно, если бы перестал это делать теперь.
Она прислонилась плечом к дверной притолоке, колеблясь перед тем как войти внутрь и закрыть за собой дверь. И все же собиралась остаться здесь, пока не придут новости от Гриффина, какими бы они ни были. Пусть он отправит ее в монастырь, или к Марку, или предоставит решать ее дело Генриху фиц Эмпрессу. Каким бы ни было его решение, она подчинится ему, даже если он пожелает выслать ее в Палестину. Сейчас же за окном бушевала буря, совсем стемнело, и она не хотела запираться в комнате.
– Думаю, я знаю, чего хотел отец, Фальк. Я думаю, он хотел, чтобы шкатулка досталась Гриффину.
– Ну конечно, он хотел этого.
Она посмотрела на него так, будто он сообщил ей, что собирается стать алхимиком.
– Но, Фальк, почему ты не говорил мне об этом раньше?
– Я понятия не имел о том, что вас это заинтересует, – ответил он с достаточно убедительным изумлением и даже возмущением. – Я не думал, что вы понимаете, что это не просто шкатулка.
– Я и в самом деле не понимала. Да и сейчас не понимаю. А теперь она у Марка. Что бы там в ней ни было.
Фальк ответил ворчливо:
– Я бы не стал на вашем месте особенно беспокоиться, миледи. Язычник позаботится обо всем, что хочет иметь у себя дома.
Она открыла было рот, чтобы добавить что-то еще, но лишь покачала головой.
– Что бы это ни было, теперь уже не имеет значения. Мы просто подождем и увидим, что принесет завтрашний день.
– Да, миледи.
Она снова прислонилась плечом к дверной раме, а Фальк к стене. И оба принялись смотреть в дальнее окно. Буря ревела и сотрясала стены точно так же, как в ту ночь год назад, когда она влюбилась в Гриффина и была с ним на сотрясаемом порывами ветра постоялом дворе.
– Да, – сказала она задумчиво. – Разве ты не видишь, Фальк? Вад. Га. Со. Я думала, что это значит что-то вроде «отдать». Отдать шкатулку. В этом нет сомнений. Но, должно быть, это было имя «Гриффин Соваж». «Отдать Соважу».
Она помолчала.
– Конечно, я не совсем понимаю, что значит «Вад».
– Выйти.
Гвин медленно повернула голову:
– Что?
– Выйти замуж, за Гриффина Соважа.
Она стояла в прихожей возле комнаты лорда. Эдмунд смотрел на нее умоляюще. Несмотря на все несчастья и потрясения последнего дня, его наивная серьезность была для нее благотворным бальзамом.
– Вы сможете сделать это должным образом, миледи?
Она с улыбкой положила руку ему на плечо.
– Я приложу все усилия. Потом посмотрела на дверь.
– Иди и раздобудь еды, Эдмунд. И найди моего писца. Пусть он научит тебя сыграть несколько нот на цимбалах.
Она снова улыбнулась:
– Нам в этой башне не помешало бы немного музыки, Эдмунд. Ты так не думаешь?
Он ответил энергичным кивком.
– Можешь сделать это для меня?
Он выпятил грудь.
– Будьте покойны, миледи, – пообещал мальчик и убежал.
Гвин перевела дух, повернулась и легонько постучала в дубовую дверь спальни.
– Милорд, – позвала она, чуть повысив голос. – Это я. Последовала пауза. Потом дверь широко распахнулась.
В двери стоял Алекс.
– Входите.
С полминуты они смотрели друг на друга, не отводя глаз, как противники, готовые к перемирию, потом Гвин кивнула и прошла мимо него в свою спальню. Гриффин поднял голову.
Его волосы были влажными и прилипали к голове темными прядями. Одет он был в штаны и тунику, вытканную из льна и шерсти. Мягкая ткань облегала его плоский живот и мощные бедра и ниспадала почти до колен. Он сидел за маленьким столом, за которым они много вечеров играли в шахматы, на котором он не раз раскладывал манускрипты и где однажды овладел ею.
– Входи, Гвиневра.
Его глубокий раскатистый голос скорее, чем слова, заставил ее пройти в глубину комнаты. Она сделала несколько неуверенных шагов.
– Милорд. Я не собиралась тебе мешать. Я пришла только… О! У тебя шкатулка отца! – сказала она тихо.
– Да.
– Когда ты ее нашел? Где? Я думала, она у Марка…
Гриффин глубоко вздохнул, и грудь его всколыхнулась от вздоха.
– Я нашел ее неделю назад.
– Какая красивая, – пробормотала она и дотронулась до нее. – Ты нашел в ней письма отца?
– Я нашел письма своего отца.
– Что?
Он кивнул.
Она покачала головой.
– Почему же отец отдал ее мне, чтобы я ее хранила, если она не… – Гвиневра замолчала и тяжело, со стуком опустилась на стул. – Эта шкатулка должна принадлежать тебе. Твоей семье. Она принадлежит Эверуту, а мы, – закончила она с горьким смехом, – мы никогда не принадлежали Эверуту.
– Зато теперь принадлежим.
Ее глаза снова наполнились слезами.