Впрочем, и по его вине тоже. Этого Джон не мог отрицать. Он должен был преодолеть гордость и сразу посоветоваться со своим братом-юристом.
Джон отобрал у нее цепочку с ключами и взвесил на руке. Одна вещица показалась ему знакомой. Он вгляделся внимательнее и узнал замок, реставрацией которого занимался прошлым летом. Интересно. Обнадеживает.
— Забавная цепочка для ключей.
— Я храню ее как напоминание о том, что импульсивные поступки опасны.
Элоиза отняла у него ключи и сжала так, что ее пальцы побелели.
— Опасны? — Джон пришел в ярость. Это она его бросила, а не он ее. — А мне казалось, что ты ушла от меня без тени сожаления. И если бы не юридические закавыки… — Не говоря уже о том, что она лгала ему. — Ты давным-давно была бы свободна, как птичка.
— Как птичка? — Даже в лунном свете было видно, как побледнела Элоиза. — Неужели ты думаешь, что все это меня не задело? Ты даже представить себе не можешь, как больно мне было от того, что мы натворили, от нашей ошибки.
Джон смутился. Элоиза уехала. Ни разу не позвонила. Почему же она пряталась от него, если время, которое они провели вместе, так много для нее значит?
— Ну, Элоиза? Как ты смотришь на то, чтобы предпринять все возможные усилия для завершения нашего дела? Следующие две недели я буду твоей комнатной собачкой.
Она открыла рот от удивления:
— Но ты не имеешь права просто так врываться в мой дом.
— Конечно нет.
Джон посмотрел на сувенир, болтающийся на цепочке с ключами — знак того, что она все помнит, — дал ей успокоиться немного, потом сказал:
— Если хочешь, я позвоню шоферу. Мы можем поехать ко мне.
Элоиза мотнула головой и вставила ключ в замочную скважину:
— Ты наглец.
Он ударил себя кулаком в грудь и ухмыльнулся:
— Ты меня обижаешь. Я-то был уверен, что считаюсь с потребностями моей супруги.
— До смерти хочется узнать, как ты сумел прийти к такому выводу.
Молодая женщина покачала головой, открыла дверь и вошла в дом, даже не кивнув ему.
Джон воспринял это как приглашение и вошел следом за ней, обуреваемый радостью победы. Он стал оглядывать ее жилище в надежде, что оно расскажет ему о своей хозяйке. Чем больше он будет знать об Элоизе, тем лучше. Он не повторит прежнюю ошибку. Не позволит ей держать его в неведении.
Гостиная просторная, потолки высокие. Все, как и сам дом, выполнено в стиле начала века. Элоизе явно нравятся четкие линии. Белые стены, деревянный пол, мягкая мебель с голубыми, кремовыми и светло-коричневыми подушками. И везде книги — на столах, на полках, в застекленном шкафу. Она и в Испании всегда носила в сумочке книгу и в перерывах читала.
Тростниковые жалюзи скрывали интерьер от посторонних глаз. Стеклянная дверь вела во внутренний сад, где рос папоротник и стоял шезлонг. Может быть, Элоиза садится в него, чтобы загорать и читать одновременно.
Он все отдал бы за то, чтобы увезти ее в свой пентхаус с бассейном и лежаками на крыше. Там они могли бы загорать, не обременяя себя тесными купальниками.
Джон снял пиджак и повесил его на вешалку, сделанную из весла для каноэ:
— У тебя очень хорошо.
— Не сомневаюсь, что ты привык к гораздо большей роскоши, но мне мой дом нравится.
— Это очень приятный дом. Не стоит объявлять меня плохим мальчиком только для того, чтобы легче было от меня отделаться.
Элоиза обернулась. Ее сумочка соскользнула с плеча и упала на столик, стоящий между гостиной и кухней. Она бросила ключи в сумку:
— Очень мило с твоей стороны!
Джону не раз доводилось спать в палатках и трейлерах во время первых этапов реставрационных работ, но он не собирался оправдываться перед ней.
— Ты хотела бы жить в большей роскоши? — спросил он.
Его братья осыпали своих жен разнообразными подарками, и, хотя те клялись, что им ничего не нужно, Джон заметил, с каким удовольствием они пользовались всем, что получали.
Он указал на толстую серебряную рамку с фотографией Одри и ее жениха.
— Ты говорила, что должна заниматься подготовкой свадьбы. — Джон постучал по рамке. — Если мы будем жить у меня, тебе не придется убирать или готовить. Ты сможешь принимать спа-процедуры. Хороший массаж снимет стресс в конце дня. Ты, твоя сестра и все подружки невесты могут посетить салон в день свадьбы. Это мой подарок невесте.
Элоиза сняла босоножки на высоких каблуках и поставила их на коврик у двери в сад:
— Тебе не удастся купить меня, как не удалось моему отцу.
Джон последовал ее примеру: снял туфли и поставил рядом с ее босоножками. Интересно, как далеко продвинутся они по пути раздевания?
— Меня воспитали в уверенности, что дело не в том, сколько стоит подарок, а в том, насколько он приятен и нужен, — заметил он.
— Это хорошо. — Элоиза присела на стул.
— Тогда возьми какие-нибудь вещи и поедем ко мне в пентхаус.
Она похолодела:
— Я никуда не поеду.
— Тогда, я полагаю, мне придется устроиться на твоем диване.
Джон внутренне содрогнулся при мысли о том, что ему придется спать на ложе сантиметров на тридцать короче чем нужно.
— Неужели ты действительно хочешь, чтобы мы были вместе? — Ее глаза расширились от шока. — Все женщины в Мадриде знали, какой ты плейбой.
— Был когда-то. А теперь я — женатый человек. — Их обручальные кольца лежали в его номере. Джон сам не понимал, зачем привез их.
Элоиза покачала головой и тяжело вздохнула:
— Сегодня я слишком устала, Джон. Возвращайся к себе в отель. Мы поговорим завтра, когда оба хорошо выспимся.
— Я тебе не доверяю.
— Что? — возмущенно выкрикнула молодая женщина.
И вдруг нечто странное мелькнуло в ее глазах. Сознание своей вины?
— Ты не рассказала мне о своем отце, я почти ничего не знаю о твоем прошлом. Тебе, возможно, удавалось скрывать правду все эти годы. Но когда мой адвокат, начав заниматься разводом, сравнил то, что ты вписала в церковную книгу, с тем, что значится в твоем паспорте, всплыли некие несоответствия. Он копнул глубже и нашел твое свидетельство о рождении. Настоящее, а не то, которое выписали, когда Гарри Тейлор тебя удочерил. — Джон не забыл, какое потрясение он тогда испытал. — Частный детектив, поработав немного, сложил вместе все кусочки мозаики, касающиеся твоего настоящего отца. Удивительно, как ты могла морочить людям голову так долго.
— Ты не имел права позволять частным детективам копаться в моей частной жизни.
Ее слова только подогрели и без того ярый гнев Джона.