Бен заглянул мне через плечо:
— А откуда мы знаем, что этот Гренуилл не съехал с катушек?
— Ему удалось убедить профессора Чайлда. Вот послушай: «Наверное, профессор Чайлд поможет тебе во всем разобраться. Должна признать, его решимость посетить тебя меня удивила, хотя и порадовала. Верно, он не пошел бы на такие издержки, не будучи уверен, что твоя находка подлинна».
Итак, профессор — отнюдь не энтузиаст-путешественник — собрался лично отправиться в Томбстон. Из Массачусетса. Учитывая, в каком году это происходило, речь шла не о загородной прогулке.
Я наскоро проглядела последние строки, но ничего важного не нашла — одну незначительную болтовню. Заканчивал ось письмо цитатой из Шекспира, подчеркнутой двойной линией:
«Все пути приводят к встрече — это знает стар и млад [26] .
Пиши; твои письма для меня — ценнейший из кладов, который я буду беречь до конца дней.
Офелия Фэйрер Гренуилл».
«Офелия», — подумала я с болью в сердце.
— Что-то нынче Офелии плодятся, как кролики, — заметил Бен.
— Только не эта, — сказала Атенаида. — Бедняжка. Так и не дождалась своего любимого.
— Мужа, — поправил Бен. — Она подписалась его фамилией.
— Главное, она хранила его письма, — сказала я. — А это кое-что значит. След к Джереми Гренуиллу ведет через Офелию.
— Значит, ее нужно найти, — сказала Атенаида.
— И письма, — добавила я.
— Думаешь, они еще целы? — спросил Бен.
— Наверняка так думала Роз.
Он пощупал конверт.
— Британия… и марки тут ни при чем, — сказал он. — Она — в грамматике, в самом тоне, с каким это написано. Каждая буква ею дышит.
— Да, но отправили его из «Савоя», — размышляла я вслух, — а значит, Офелия была провинциалкой. Деньги у нее были, а знакомые — нет, иначе она остановилась бы у кого-нибудь погостить. — Я покачала головой. Пока негусто.
— Там постскриптум на обороте, — сказала Атенаида.
Я перевернула письмо. Офелия наскоро добавила две строчки — видно, уже после того, как заклеила конверт перед отправкой:
«Я только что получила разрешение от семейства Бэконов из Коннектикута. Они позволят мне посмотреть бумаги мисс Бэкон, когда я буду там проездом! Напиши мне, что именно я должна буду искать».
Атенаида смотрела на своего Миллеса над камином и загадочно улыбалась.
— Полагаю, мы обе поняли, о какой мисс Бэкон идет речь.
Бен озадаченно переводил взгляд с нее на меня.
— Что это за мисс Бэкон?
— Делия Бэкон, — ответила я, роняя лицо в ладони. — Ученая-шекспировед девятнадцатого века, которую довела до безумия одна навязчивая идея.
— Какая идея?
Вместо меня ответила Атенаида. Она оторвала взгляд от картины и задержала на мне.
— Что Уильям Шекспир из Стратфорда не был автором пьес, подписанных его именем.
Все надолго умолкли.
— Это просто смешно, — хмыкнул Бен, но, увидев, что никто его не поддержал, спросил: — Разве нет?
— Нет, не смешно, — тихо ответила я. — Делия Бэкон была очень талантлива. В эпоху, когда незамужние женщины определенных слоев общества могли рассчитывать только на должность гувернантки, она выбилась в ученые. Зарабатывала выездными лекциями по истории и литературе в Нью-Йорке и Новой Англии, при полном аншлаге. При этом главной ее страстью был Шекспир, и ради него, ради изучения его пьес она не пожалела даже своей выстраданной карьеры.
Я не могла спокойно сидеть, рассказывая о ней, поэтому встала и пошла в обход комнаты, проводя рукой по гобеленам и оставляя их колыхаться за спиной.
— Делии якобы удалось выявить скрытую философию, связующую все шекспировские труды. Пытаясь ее ухватить, она все больше приходила к мысли, что человек из Стратфорда не мог создать что-либо столь совершенное. Она отправилась в Англию, где прожила десять лет в тесной сырой квартирке — писала книгу, которая доказала бы ее теорию.
Я остановилась, глядя, как по вышитым цветам пробегает рябь, а гончие и скакуны, лани и единороги несутся по затканному полю.
— Когда ее труд наконец вышел, она не услышала аплодисментов. Сначала было молчание, потом посыпались насмешки.
За арочным окном занялось нью-мексиканское утро, пролившись мне под ноги пятном яркого солнца.
— Напряжение сказалось на ее рассудке. Делию отправили в лечебницу, а через два года она скончалась — уже в сумасшедшем доме, лишенная права читать или слушать своего любимого Шекспира. Брат, который ее навещал, запретил произносить при ней это имя.
— Верно, совсем не смешно, — сказал Бен. — Беру свои слова назад. Тут трагедия.
— Речь не о том, что Делия сошла с ума, — досадливо вмешалась Атенаида. — Речь о ее бумагах. Если Офелия просила разрешения их посмотреть…
— …значит, мы должны отправиться по ее следам и заглянуть в них, — закончила я.
— А вы, я полагаю, знаете, где они сейчас? — спросил Бен.
— В шекспировской библиотеке Фолджера, — ответила я. — В Вашингтоне, сразу за Капитолием.
В этой беломраморной громаде хранится величайшая коллекция книг о Шекспире — одно из чудес света, созданное на доходы с «черного золота». Все, что так или иначе было связано с Шекспиром, «Фолджер» подгребал под себя. Бумаги Делии он приобрел годах в шестидесятых.
Кобальтово-синие глаза Атенаиды ярко сверкнули.
— Надо же! Я как раз собиралась туда на конференцию. Сегодня в обед.
Мыс Беном разом обернулись и уставились на нее.
— Это не совпадение, верно? — спросила я.
— Что вы звонили вчера насчет вещей Гренуилла? — Атенаида пожала плечами. — Совпадение. Что я пригласила вас перед отъездом? Нет. В смысле у меня было желание предложить совместную поездку, если все пойдет гладко. Я догадалась, что архив Бэконов может навести меня на след Офелии. Тем не менее я не ученый, а всего лишь коллекционер. Ваша помощь была бы мне полезна.
— А в «Фолджере» есть экземпляр первого фолио? — резко спросил Бен.
— Экземпляр? — фыркнула Атенаида. — Не совсем, мистер Перл. В «Фолджере» их семьдесят девять. Примерно треть от общего числа тех, что дожили до наших дней. Крупнейшая коллекция в мире. Следом с грандиозным отрывом плетется японский университет Мэйсэй, у которого их двенадцать, и более чем вдвое меньше — пять — хранится в Британской библиотеке. По части фолио Вашингтон — сущий Клондайк.
— Значит, именно там Синклер и ФБР будут нас дожидаться.