— Когда вы выйдете на пенсию, вы останетесь в Хартфорде, доктор Гринвуд? — спросила миссис Картрайт.
— Нет, мы с женой собираемся жить в нашем семейном доме в Огайо, — ответил доктор, — но, конечно, время от времени мы будем наведываться в Хартфорд.
Мисс Никол издала бы вздох облегчения, если б в это момент доктор не взглянул прямо на неё. Однако, узнав, что доктор Гринвуд не будет жить в Хартфорде, мисс Никол почувствовала большую уверенность, что её тайна не будет раскрыта.
С тех пор, когда бы Эндрью ни приглашали принять участие в каком-нибудь мероприятии, вступить в какую-нибудь группу, заняться каким-нибудь видом спорта или просто отправиться на какой-нибудь летний праздник, первой заботой мисс Никол всегда было обеспечить, чтобы её воспитанник не встретился с кем-либо из семьи Картрайтов. Она добивалась этого с неизменным успехом, не возбуждая никаких подозрений у мистера или миссис Давенпорт.
* * *
В то утро, когда семья Давенпортов получила по почте два письма, мисс Никол окончательно уверилась, что больше ей нечего опасаться. Первое было адресовано мистеру Давенпорту: оно извещало, что Эндрью зачислен в Хочкисскую школу — старейшую частную школу штата Коннектикут. Второе, отправленное из Огайо, вскрыла Рут.
— Как грустно! — заметила она. — Такой милый человек!
— Кто это? — спросил Роберт, оторвавшись от чтения медицинского журнала.
— Доктор Гринвуд. Его жена пишет, что он скончался в минувшую пятницу; ему было семьдесят четыре года.
— Да, он был очень милый человек, — повторил Роберт слова жены. — Наверно, тебе следовало бы поехать на похороны.
— Конечно, я поеду, — сказала Рут. — И Хезер могла бы поехать вместе со мной. В конце концов, она же с ним работала.
— Конечно, — отозвалась мисс Никол, надеясь, что выглядит достаточно удручённой.
* * *
Огорчённая Сьюзен перечитала письмо во второй раз. Она вспомнила, как близко к сердцу доктор Гринвуд принял смерть Питера, как будто он сам был каким-то образом за это ответственен. Наверно, подумала она, ей следует поехать на похороны. Она уже была готова поделиться этой новостью с Майклом, как он вдруг воскликнул:
— Молодец Нат!
— В чём дело? — спросила Сьюзен, удивлённая столь буйным восторгом мужа.
— Нат получил направление-стипендию в школу имени Тафта, — сказал Майкл, размахивая письмом.
Сьюзен не разделяла радости своего мужа от того, что Нату в таком юном возрасте предстоит отправиться в школу-интернат, где учатся дети родителей из совсем другого мира. Как может четырнадцатилетний ребёнок понять, почему его семья не в состоянии позволить себе многое из того, что его школьные товарищи воспринимают как должное? Она давно думала, что Нат должен поступить в среднюю школу имени Джефферсона, которую окончил его отец. Если ей пристало в этой школе преподавать, почему её ребёнку не пристало в ней учиться?
Нат сидел на кровати, перечитывая свою любимую книжку, когда услышал радостное восклицание отца. Он дошёл до той главы, где кит снова ускользал. Мальчик нехотя спрыгнул с кровати и просунул голову в дверь гостиной, чтобы узнать, из-за чего шум. Его родители оживлённо обсуждали (они никогда не ссорились, если не считать старого инцидента с мороженым), в какую школу сыну следует поступить. Нат услышал, как его отец сказал:
— Такая удача бывает раз в жизни. Нат будет учиться с детьми, которые в конечном итоге станут лидерами в самых разных сферах, и это повлияет на всю его жизнь.
— А если он поступит в школу имени Джефферсона, он будет учиться с детьми, для которых он может стать лидером и повлиять на их жизнь.
— Но он получил стипендию, так что нам не нужно будет ничего платить.
— И нам не нужно будет платить, если он поступит в школу имени Джефферсона.
— Но мы должны думать о будущем Ната. После школы имени Тафта он сможет поступить в Гарвард или в Йель.
— Но из школы имени Джефферсона некоторые ученики тоже поступили в Гарвард или в Йель.
— Если бы мне пришлось взять страховку на то, из какой школы больше вероятности…
— Я готова пойти на этот риск.
— А я — нет, — сказал Майкл. — Как-никак, я каждый день по должности занимаюсь оценкой риска.
Нат слушал, как его отец и мать продолжают спорить, ни разу не повышая голоса и не выходя из себя.
— Я бы предпочла, чтобы мой сын кончил эгалитарную [2] школу, а не патрицианскую, — пылко возразила Сьюзен.
— Почему эти понятия — взаимоисключающие? — спросил Майкл.
Нат ушёл в свою комнату, не дожидаясь, что ответит мать. Она всегда говорила, что он должен немедленно посмотреть в словаре значение любого слова, которого раньше не слышал; в конце концов, ведь именно лексикограф из Коннектикута составил лучший в мире словарь. Найдя эти непонятные слова в словаре Уэбстера, Нат решил, что его мать — в большей степени эгалитаристка, чем его отец, но что оба они — не патриции. Он не был уверен, что хочет быть патрицием.
Дочитав главу, Нат снова вышел из своей комнаты. Атмосфера уже не казалась такой накалённой, так что он решился подойти к родителям.
— Может быть, предоставим решение Нату? — сказала Сьюзен.
— Я уже решил, — сказал Нат и сел между родителями. — Ведь вы сами меня учили, что, прежде чем принять решение, нужно выслушать обе стороны.
Пока Нат разворачивал вечернюю газету, родители молчали, поняв, что он подслушал их разговор.
— Ну, и что же ты решил? — спросила Сьюзен.
— Я предпочёл бы поступить в школу имени Тафта, а не Джефферсона, — быстро ответил Нат.
— А можно узнать, почему ты так решил? — спросил Майкл.
Нат, понимая, какие у него заинтересованные слушатели, не торопился отвечать.
— «Моби Дик», — наконец объявил он, разглядывая спортивную страницу.
Он ждал, кто из родителей первым его переспросит.
— «Моби Дик»? — повторили они в один голос.
— Да, — ответил он. — В конце концов, все добрые люди Коннектикута считали, что великий кит — это патриций моря.
— Каждый вершок — ученик Хочкиса, — сказала мисс Никол, оглядывая Эндрью в зеркале. Белая рубашка, синий пиджак и коричневые вельветовые брюки. Мисс Никол поправила на нём белый галстук с синими полосками и сняла пылинку с рубашки.
— Каждый вершок, — повторила она.
Эндрью хотел сказать, что ростом он всего пять футов и три дюйма, но тут в комнату вошёл его отец. Эндрью поправил часы — подарок деда с материнской стороны, всё ещё увольнявшего людей за опоздания на работу.