Время от времени Китти изъявляла желание поработать пару часов за лотком, но, как только она съедала товара на сумму нашей дневной прибыли, тут же исчезала. «Эту штучку не назовешь подарком», — обычно говорил дед. Тем не менее я не жаловался. В свои шестнадцать лет я полагался только на себя, и все мои помыслы в то время были сосредоточены на том, как бы поскорее заиметь свой собственный лоток.
Мистер Сэлмон рассказал мне, что, по слухам, лучшие лотки распродаются на Олд Кент-роуд. Это происходит по той причине, что многие молодые парни прислушались к призывам Китченера и отправляются сражаться за королеву и Отечество. Он чувствовал, что лучшего момента не будет, чтобы сделать хорошее приобретение. Я поблагодарил булочника и упросил его не говорить деду о том, что было у меня на уме, поскольку собирался сделать приобретение до того, как он узнает о нем.
В следующую субботу утром я отпросился у деда на пару часов.
— Нашел себе девчонку, да? Лишь бы только это не было связано с выпивками.
— Ни то ни другое, — ответил я с усмешкой. — Но ты будешь первым, кто узнает, в чем дело, дед, я тебе обещаю. — Я дотронулся до своего кепи и вразвалку двинулся по направлению к Олд Кент-роуд.
Я пересек Темзу по Тауэр-бридж и, углубившись в южную часть города, как никогда прежде, не поверил своим глазам, когда оказался на соперничавшем с нами рынке. Я никогда не видел так много лотков. Они стояли рядами. Длинные, короткие, приземистые, всех цветов радуги, а некоторые с именами, генеалогия которых начиналась несколькими поколениями раньше в Ист-энде. Целый час я рассматривал выставленные на продажу лотки, но при этом все время возвращался к одному из них, по бокам которого сине-золотыми буквами было выведено: «Крупнейший лоток в мире».
Женщина, продававшая эту великолепную вещь, сказала мне, что ее муж, которого недавно убили гансы, купил его всего месяц назад за три соверена, и она ни за что не уступит дешевле.
Я объяснил ей, что собственных денег у меня всего два соверена, но я готов уплатить оставшуюся часть в течение следующих шести месяцев.
— Через шесть месяцев мы все можем оказаться на том свете, — ответила она, качая головой с видом человека, уже не однажды слышавшего такие разговоры.
— Тогда я даю вам два соверена и шесть пенсов с лотком моего деда впридачу, — выпалил я не раздумывая.
— А кто такой твой дед?
— Чарли Трумпер, — произнес я с гордостью, хотя, если честно сказать, не рассчитывал, что она о нем слышала.
— Чарли Трумпер — твой дед?
— Ну и что из того? — сказал я с вызовом.
— В таком случае меня вполне устроят пока два соверена и шесть пенсов, пострел, — заявила она. — А остальные уплатишь мне до Рождества.
Впервые я понял, что значит слово «репутация». Вручив ей все свои сбережения, я пообещал отдать остальные деньги до конца года.
Мы скрепили сделку рукопожатием, и я, взявшись за ручки, стал толкать своего первого «малыша» обратно через мост к Уайтчапел-роуд. Когда Сэл и Китти увидели мое приобретение, они запрыгали от возбуждения и даже помогли мне написать на одной стороне лотка «Чарли Трумпер, честный торговец, основавший дело в 1823 году». Я не сомневался, что дед будет мною гордиться.
Закончив трудиться над надписью и не дождавшись, пока высохнет краска, я торжественно покатил лоток на рынок. К тому времени, когда я оказался в поле зрения деда, улыбка на моем лице растянулась от уха до уха.
Вокруг лотка деда толпилось гораздо больше людей, чем обычно в субботу утром, и я не мог понять, почему при моем появлении наступила такая тишина.
— Здесь молодой Чарли, — крикнул кто-то, и несколько лиц повернулось ко мне, глядя настороженными глазами.
Почувствовав неладное, я бросил ручки своего нового лотка и бросился к толпе. Она быстро расступилась и освободила мне проход. Первое, что я увидел, пробравшись вперед, был дед, лежавший на мостовой. Под головой у него находился ящик с яблоками, а лицо было белым как простыня.
Подбежав к нему, я опустился на колени.
— Это Чарли, дед, это я, я здесь, — говорил я сквозь слезы. — Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал? Только скажи, я все сделаю.
Он медленно и с трудом разомкнул веки.
— Слушай меня внимательно, парень, — произнес он, задыхаясь. — Лоток теперь принадлежит тебе, поэтому никогда не упускай его или торговое место из виду больше, чем на несколько часов подряд.
— Но это же твой лоток и твое место, дед. Как же ты сможешь работать без лотка и места? — спросил я.
Но он уже меня не слышал.
До этого момента мне никогда не приходило в голову, что кто-то, кого я знаю, может умереть.
Деда Чарли отпевали безоблачным февральским утром в церкви Святой Марии и Святого Михаила на Юбилейной улице. Когда хор занял свои места, сесть в церкви было негде. Среди столпившихся сзади людей оказался даже мистер Сэлмон, в своем черном длиннополом пальто и черной шляпе с полями.
На следующее утро, когда Чарли выкатил новенький лоток на торговое место своего деда, мистер Дункли вышел из своей рыбной лавки, чтобы подивиться на его приобретение.
— Я могу перевозить почти в два раза больше, чем на старом лотке деда, — сказал ему Чарли. — И что самое важное, я задолжал за него всего девятнадцать шиллингов и шесть пенни.
Но к концу недели Чарли обнаружил, что половину из того, что находилось на его лотке, никто не хотел покупать. Даже Сэл и Китти воротили свои носики, когда он предлагал им такие лакомства, как черные бананы и перезревшие персики. Потребовалось несколько недель, прежде чем новый торговец смог примерно определять то количество товара, которое было необходимо ему, чтобы удовлетворять каждодневный спрос его покупателей, и еще больше времени, чтобы сообразить, что этот спрос меняется изо дня в день.
Это случилось в субботнее утро, когда, набрав товара на рынке и возвращаясь на Уайтчапел, Чарли услышал хриплый крик.
— Британские войска полегли на Сомме, — кричал мальчик, стоявший на углу Ковент-Гарден и размахивавший над головой газетой.
Чарли расстался с половиной пенни в обмен на «Дейли кроникл» и, присев на обочине мостовой, стал читать, выискивая в тексте знакомые слова. Он узнал о гибели тысяч британских солдат, участвовавших в совместной операции с французами против кайзеровской армии. Роковые действия завершились катастрофой. Вместо предсказанного генералом Хейгом ежедневного продвижения вперед на четыре тысячи ярдов, все закончилось отступлением. Крик о том, что «все мы будем дома к Рождеству», оказался пустой болтовней.
Чарли бросил газету в канаву. Никакой немец не убьет его отца — в этом он был уверен. Однако после того как Грейс записалась санитаркой в полевой госпиталь, стоявший всего в полумиле от линии фронта, он начал испытывать угрызения совести по поводу своего отношения к войне.