Только старая полуглухая служанка осталась на дворе, чтобы приглядеть за коровой, которая должна была той ночью отелиться. И в то время как все внимательно слушали энергичный доклад Вильгельма Альсена, призывавшего население к мобилизации всех оставшихся сил, старая служанка, не обращая внимания на воздушную тревогу, решила зажечь на дворе лампу. Саботаж, как позже бушевал Вильгельм Альсен. Глухота, говорили другие. Как бы то ни было, но двор Крессманнов превратился в груду развалин, и никогда здесь больше ничего не восстанавливали и не строили.

Странное, полное таинственности место. Герта Франкен рассказывала, что каждую ночь там появляется старая служанка и бредет, чтобы погасить лампу на дворе. Но Герта Франкен много рассказывала всякой чепухи.

Теперь возле воронки бродили совсем другие фигуры. Прямо у ее края стояло несколько автомобилей, рядом какие-то мужчины в штатском, один из них держал в руке мегафон. Якоб предположил, что все они — полицейские, но ошибся. Мужчины были членами добровольной пожарной команды.

Продолжая прижимать левой рукой банку, правой Якоб поднес бинокль к глазам и теперь более отчетливо увидел, как несколько мужчин стали спускаться в воронку, правда без собак. Он смотрел, как фигуры, начиная спуск, пропадают в зарослях крапивы и чертополоха. Когда он снова повернулся к Бену, то почувствовал себя старым и неуклюжим.

Центнер, возможно больше. На весы сын навряд ли позволит себя поставить. Бена нельзя было назвать жирным, наоборот, натренированное беготней и работой под открытым небом тело вызывало мысль об атлете-тяжеловесе. Кроткий как ягненок, часто повторяла Труда. И Якоб ни разу не видел, чтобы Бен с умыслом причинил зло какому-либо созданию. Но при его силе зло случалось ненамеренно, что доказывали бесчисленные цыплята, погибшие в его руках.

Якоб вышел из комнаты и повернул ключ, находившийся снаружи в двери. Он вернулся в спальню, а стеклянную банку с мерзким содержимым поставил на комод. Труда, с окаменевшим лицом, все еще стояла у окна, пристально всматриваясь в яркий солнечный свет, словно в его мерцании сам черт бесчинствовал перед ее глазами.

— В воронке они тоже ищут, — сказал Якоб охрипшим голосом. — Я его запер. Лучше, чтобы он сегодня из дома не выходил. Не нужно, чтобы он болтался у них под ногами.

Якоб ожидал протеста. Но Труда только кивнула в ответ.

— У него снова был нож, — сказал Якоб с легким упреком, вынул его из-за пояса и бросил на кровать.

Труда только коротко взглянула.

— Должно быть, нашел его где-нибудь, — объяснила она. — Это не наш. Я ножи запираю на ключ.

Время обучения

Тогда Якоб узнал о цыплятах. И за каждый раздавленный пушистый комочек он задавал Бену трепку. Перед визитом к профессору Труда присутствовала при одном таком наказании и почувствовала себя страшно виноватой. За то, что взяла Бена в курятник; за то, что не заметила обледеневшую ступеньку перед кухонной дверью; за то, что его родила. Не в силах смотреть, она крепко зажмурила глаза, ощущая сердце, словно кусок свинца в груди, и одновременно сознавая необходимость и материнскую обязанность каким-то образом научить сына уважению к жизни других живых существ.

Однако все, чему мальчик выучился, так это страху перед Якобом. Бен не понимал связи между событиями: почему, если он задавил цыпленка утром, его бьют вечером, когда он сидит за столом перед наполненной тарелкой и только-то и делает, что качает ногами. Иногда он уже лежал в кровати, из которой его вытаскивал Якоб. Дошло до того, что Бен начинал жалобно стонать и прятаться под столом или в углу, как только Якоб появлялся в дверях.

Визит к профессору изменил многое: представления и взгляды Труды, даже ее поведение в целом. Наступившая весна выручила ее. Якоб почти все время был в поле и не видел, что происходило в течение дня в доме, во дворе, в хлеву, в сарае или в огороде. Если вечером он спрашивал Труду о поведении сына, она отвечала: «Сегодня Бен прекрасно себя вел. Он ничего не натворил, только бездельничал весь день. Я даже подумала, не заболел ли он».

Бена нелегко было усмирить. Мальчик никогда не болел, даже не знал, что такое гнилой зуб, — это несмотря на то, что обожал сладкое. С утра до вечера Бен буйствовал в доме или во дворе, прыгал, размахивал руками и издавал вопли. Труда часто вспоминала слова, сказанные Гертой Франкен о маленькой Кристе фон Бург: существо, прыгающее и ликующее от радости жизни. Вероятно, радость жизни, и только. И наверное, только потребность в нежности двигала Беном, когда он прижимал к щеке цыпленка.

Когда очередной птенец погиб в его кулаке, Труда не стала выбрасывать трупик в мусорное ведро, где Якоб мог его обнаружить, а сожгла в кухонной плите. Затем пошла в сарай, где как раз окотилась кошка. Труда выбрала одного из котят, направила руку Бена к его шкурке и показала сыну, как нужно носить зверька за загривок и держать в руках. Если мальчику так хочется иметь животное… Котенок крепче цыпленка и в случае необходимости может защититься.

Два дня Бен всюду таскал котенка с собой, прижимал лицо к его шкурке, давал побегать по двору и ловил, прежде чем тот успевал улизнуть в сарай. На ночь Бен даже взял котенка с собой в кровать. Труда на всю эту возню смотрела без особой радости, но терпела. Пару раз котенок оцарапал и покусал Бена, что, кажется, скорее удивило мальчика, чем испугало. На третий день Труда застала сына за тем, что он утопил зверька в бочке с дождевой водой.

Труда подумала, что Бен только хотел его искупать. Самому ему нравилось купаться, и он часто и долго брызгался в бочке. Труда шлепнула сына по рукам, окунула с головой и две секунды подержала его под водой. Когда она отпустила Бена и он, отряхнувшись, стал жадно хватать ртом воздух, Труда нравоучительно заметила: «Видишь, что бывает, когда кого-нибудь с головой окунают в воду? Это плохо».

Она выловила тельце котенка из воды и, когда Бен нерешительно протянул к нему руку, сказала: «Нет, больше у тебя не будет котенка. Ты убил его, теперь мы должны его сжечь. И нового котенка ты не получишь».

Она не думала, что он все понял. И когда Бен после случившегося захотел открыть дверцу плиты, она, боясь, что он обожжется, резко крикнула: «Руки прочь!»

Бен отдернул руку, вышел из дома и с расстроенным выражением лица сделал несколько кругов по двору.

На следующий день в сарае он попытался найти замену утопленному котенку. Через несколько минут с воплями он ворвался к Труде в кухню, держа за загривок взрослую кошку, которая прямо-таки намертво вцепилась в него зубами и когтями. Тогда Бен впервые сам произнес: «Руки прочь!»

Следовательно, он понял значение фразы.

А Труда училась понимать сына, чтобы правильно с ним обращаться. Она считала, что он не был злым, а только непредсказуемым и импульсивным в своих поступках. И не могла оставить его без присмотра даже на пять минут. Приходилось быть постоянно готовой к тому, что в следующий момент Бен выкинет что-нибудь совершенно неожиданное.