Он принес ей немало находок: маленькую алюминиевую кастрюлю с вмятинами, большую кость, потому что маленькие ее не радовали, вилку с деформированным зубцом от какого-то старинного столового прибора, маленькую сумку, осколки и ручки от чашек, которых уже давно не существовало. И еще то маленькое кольцо с блестящим камнем, подобное тем, какие девушки и женщины носят на пальцах. Предмет, за который мать его бесконечно долго хвалила.
Бен освободил для себя проход, протиснулся под мощной, лежащей поперек балкой и встал на стертые ступени. В старом подвале стояла непроглядная темень. Сразу невозможно было разобрать, изменилось ли здесь что-нибудь. Днем через проход падал хоть какой-то свет. Бен нуждался в свете, но сейчас у него были только руки, которыми он исследовал свои сокровища, затратив столько времени на ревизию, сколько понадобилось, чтобы убедиться — все они на тех местах, где он оставил их в последний раз.
Заросшие мхом камни вернулись на прежнее место, и оно стало выглядеть совершенно так же, как во второй половине дня.
«Каково! — подумал Бруно Клой, после того как Бен убрался и он смог рассмотреть место в скудном свете зажигалки. — Пусть теперь кто-нибудь скажет, что сын Шлёссеров глуп…» Бруно не знал, озадачили его или развлекли манипуляции Бена. Слишком большое количество алкоголя не позволяло ясно определить собственные ощущения. Он прикурил сигарету и решил при дневном освещении более детально все рассмотреть. Затем Бруно последовал за Беном с намерением взглянуть, не предложит ли тот еще несколько подобных сюрпризов.
Бена потянуло к пролеску. В сопровождении отца он не смог разглядеть, насколько значительным был объем повреждений. Катастрофическая картина. Затоптанная трава, оборванные или надломанные ветви кустов. До самого рассвета Бен старался все, что возможно, воткнуть в землю. Иногда у него получалось, и растения оставались стоять.
С рассветом для Бена наступило время для посещения другого места. Увидев, что он побежал к земельному участку своих родителей, Бруно Клой отправился восвояси. Целью Бена был сарай. Он обогнул, стараясь держаться подальше, поставленные там машины, среди них старый «мерседес», полученный Якобом два года назад от Бруно.
Бен держался правее. Туда, где лестница вела на сеновал. Сейчас там было пусто. Только через несколько недель помещение заполнится свежим сеном. Огромные снопы встанут вплотную друг к другу, так что между ними почти не останется пространства. Только у дверцы, через которую сено сбрасывают во двор, для Бена останется около квадратного метра. Якоб, зная, как нравится сыну лежать на этом наблюдательном посту, всегда оставлял для него маленькую площадку. Только что именно отсюда высматривает сын, Якоб не знал.
Втянув голову в плечи, Бен подкрался вплотную к дверце, надавив плечом, приоткрыл ее, установил бинокль и стал смотреть в направлении двора Лесслеров. Несмотря на расстояние и бледный утренний свет, он мог отчетливо разглядеть жилой дом и низкое строение свинарника. Когда много лет тому назад Пауль Лесслер перенес усадьбу дальше в поле, он не стал строить обычный сарай, отчего новый дом смотрелся только шикарней.
При ярком дневном свете со своего наблюдательного пункта Бен с помощью бинокля мог видеть горящий румянец бегоний, обрамлявших балкон. И обеих девушек. В течение последних недель почти ежедневно он наблюдал за ними. Когда они лежали на солнце, далеко от деревни и любопытных глаз, то снимали с себя всю одежду, вытягивались во весь рост и подставляли тела солнечным лучам, стараясь, чтобы они достигли всех участков тела.
Бен лег на живот и принялся ждать. В это раннее утро все кругом было еще тихим и неподвижным, затянутым серой дымкой. Прошло более часа, землю уже залил солнечный свет, когда он заметил наконец первое движение. Бен узнал Пауля Лесслера и одного из его сыновей. Оба мужчины отправились к свинарнику.
Потом Пауль с сыном вернулись в дом. Вместе с Антонией они довольно долго посидели за завтраком, поговорили о Марлене Йенсен, и взрослые призвали обеих девушек к осторожности.
Бен терпеливо ждал определенного события в четверть восьмого. Даже не имея никакого представления о времени и часах, он знал приблизительно время, когда девушки выходят из дома и на велосипедах бок о бок едут к перекрестку. Мимо бунгало Хайнца Люкки и кукурузного поля. И если бы Бен оставался на своем наблюдательном пункте, то терял бы их из виду. Только Бен никогда здесь не оставался.
Прежде чем девушки успевали покинуть дом, Бен выбирался наружу, спешил к широкой дороге, сворачивал налево и мчался все дальше и дальше, до самого кукурузного поля. Там он опускался на колени и так далеко заползал между стеблями кукурузы, что его невозможно было увидеть. Ориентиром во времени для него был Якоб, обычно ровно в семь отправлявшийся на работу.
Тем не менее в это утро в семь часов Якоб еще сидел за накрытым к завтраку столом и пытался поговорить с Трудой о прошедшей ночи. Рассерженный собственной податливостью, Якоб хотел разъяснить жене, что дальше так дело не пойдет. Бог свидетель, он не желает Бену ничего плохого. И для всех будет лучше, если несколько ночей они продержат сына дома. Только до того момента, когда найдут дочь Эриха и дело разъяснится. Чтобы в деревне не возникло никаких слухов, если Бена кто-нибудь увидит ночью. Труда сама прекрасно знала, как мало нужно, чтобы заподозрить мужчину.
Как в тот раз, когда Вильгельм Альсен внезапно упал в трактире Рупольда и умер, прежде чем прибыл врач «скорой помощи». Тогда люди сплетничали, что с помощью цианистого калия Тони фон Бург отомстил за смерть своей маленькой сестры. И подозрение возникло только из-за того, что Тони две минуты постоял у стойки рядом с Вильгельмом.
Или когда дочку Тони и Иллы сбила машина на дороге в школу… Тогда глаза жителей деревни были направлены на Рихарда Крессманна. Говорили, что Рихард опять сел за руль пьяный и не заметил ребенка. Он считает, что с его деньгами ему разрешено давить детей и оставлять их на улице истекать кровью, — вот что тогда говорили.
И о Бруно Клое говорили, что он уже пятнадцать лет как убийца. Тогда он хотел договориться с молодой артисткой. Когда девушка его отшила, Бруно подкараулил ее на общинном лугу, изнасиловал и убил, а алиби купил себе у одной потаскухи в Лоберге.
Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь указал пальцем на Бена. Только несколько ночей. Если с уговорами ничего не получится, тогда, вероятно, придется воспользоваться медикаментами из аптеки. Прежде чем Труда смогла ответить, Якоб бросил взгляд на часы. Было уже четверть восьмого, и он торопливо закончил: «Мне давно пора. Поговорим спокойно вечером».
Лежа на полу сеновала, Бен увидел, как во дворе Лесслеров открылась входная дверь. Из дома вышли обе девушки: одна белокурая, похожая на Марлену Йенсен и молодую артистку, пятнадцать лет тому назад расцеловавшую его в обе щеки, другая — темноволосая, в солнцезащитных очках. Они вывели велосипеды из гаража, уселись в седла и помахали стоявшей у входной двери и смотревшей им вслед Антонии.
Разочарованный, Бен опустил бинокль и поспешно отполз в угол. Здесь несколько завалявшихся стебельков кое-как были собраны в кучку. Не очень хороший тайник, но единственный, находившийся неподалеку от дома. Бен отодвинул стебельки в сторону. Под ними лежал нож со складным лезвием, тот самый, который Марлена Йенсен видела в его руке. Старый нож с пятном ржавчины на лезвии. Уже пятнадцать лет он принадлежал Бену, приблизительно с той даты, когда исчезла Алтея Белаши. Бен сунул нож в карман брюк, хотя, когда снаружи было светло, потребности в нем не было.