Труда была настолько поражена рассказом мужа, что только составила вместе грязные после еды тарелки, положив сверху ложку Бена и нож и вилку Якоба. Составив посуду в раковину, глубоко задумавшись, она заметила:
— Вымою завтра утром, — последовала за Якобом в гостиную и там присела в кресло.
Якобу бросилось в глаза, что Труда сидела на самом краешке кресла, как будто готовая в любой момент вскочить, но он не стал задумываться над причинами подобного поведения, сам уютно устроился в соседнем кресле и продолжил рассказ об Эдит Штерн и невероятном открытии летом 44-го года.
Труда ощущала, что слова Якоба тысячью игл впиваются ей в мозг. Все внутри ее противилось верить тому, что он говорил. Кто угодно, только не Хайнц Люкка! Сосед, к которому она так часто бегала, чтобы излить душу, получить совет и лишний раз услышать подтверждение тому, что у Бена добродушный характер. Несколько дней тому назад она чуть было не рассказала Хайнцу Люкке о сумочке Свеньи Краль, царапинах на тыльной стороне рук Бена и изрезанных кончиках пальцев. Она хотела спросить, не слышал ли Хайнц той июльской ночью кроме крика, о котором он упоминал, также шум машины. Но передумала, потому что…
Когда-то, много лет тому назад, она рассказала Хайнцу, что случилось с кошкой Хильды. И как он отреагировал? Просто рассмеялся. Тихо и сочувственно рассмеялся, затем произнес:
— Все-таки согласись, Труда, нет никаких доказательств того, что именно Бен расчленил животное. Лично я считаю его не способным на такое. Кто знает, может, он просто нашел где-нибудь внутренности?
— А царапины и перочинный нож… — возразила Труда. — Очень дорогая вещь. Ручка отделана перламутром.
Хайнц Люкка перестал смеяться, только задумчиво улыбнулся.
— Согласен, — сказал он. — Действительно, похоже, что скотина защищалась от него. Только не стоит беспокоиться по пустякам. Даже если он сделал это и дело откроется, случай относится к повреждению имущества. Он не единственный ребенок, вытворяющий нечто подобное. Если бы ты только послушала, что позволяют себе нынешние дети — на школьном дворе с ножами набрасываются на одноклассников. Так что дело с кошкой выглядит вполне безобидным. Раньше мы тоже не были ангелами.
Уже по ходу беседы несколько фраз сильно покоробили Труду. «Расчленил животное». Неподходящее выражение для подобной жестокости. А словом «скотина» вообще неуместно называть существо, которое совершенно очевидно жутко страдало. И теперь от последней фразы Люкки в том разговоре у нее во рту возник привкус свинца. «Раньше мы тоже не были ангелами». Воистину не были!
Труда не знала, как ей реагировать и что сказать Якобу, пробормотала, что ничего подобного даже подумать не могла о Хайнце. И даже полвека тому назад происшедший случай ужасен. Внезапно ей стало страшно стыдно, так как она давно и охотно пользовалась советами и помощью адвоката. Теперь она даже представить себе не могла, как посмотрит в глаза соседу. Глаза убийцы!
Якоб видел, что жена слишком близко приняла его слова к сердцу, на такую реакцию он никак не рассчитывал. Он ожидал возмущения, понимания и согласия, но не побелевшую как мел кожу и глухой лепет.
— Он не убийца, — постарался успокоить Труду Якоб. — Эдит Штерн убил не он.
— Хочешь простить его? — растерянно спросила она.
— Нет! — Якоб покачал головой. — Боже мой, конечно нет. Я всегда тебе говорил, что Хайнц — подлый пес, ему нельзя доверять. Разве я не говорил тебе это сто раз?
— Ты просто злился на него из-за Бена, — заметила Труда.
Якоб снова покачал головой:
— Злость тут ни при чем. Я всегда задавался вопросом: почему он заступается за мальчика? Подумать только, он еще учил меня, как я должен воспитывать собственного сына! Но, поверь мне, Бог тому свидетель, я бил Бена без всякой охоты. К сожалению, это была единственная возможность отучить его от некоторых вещей и втолковать кое-что, ты сама знаешь, что я имею в виду. И тут возникает некто и говорит мне, что не может на это смотреть. А что он сам делал тогда? Не просто смотрел, он отдал приказ. И как ты думаешь, какие приказы он отдавал бы сейчас, если бы те времена так и продолжались? Он приказал бы умертвить Бена с помощью инъекции, как это сделал Вильгельм Альсен с маленькой Кристой. Лично позаботился бы об этом твой дорогой, хороший Хайнц. У меня в голове не укладывается, что такой, как он, мог резко измениться.
«Вероятно, когда-то он пожалел о своем поступке», — подумала Труда. Ей едва хватало воздуха.
— Вероятно, он захотел каким-нибудь образом загладить свою вину. Согласись, такое возможно. В то время он действительно был еще совсем юным. А когда повзрослел и поумнел, он осознал, вероятно, всю тяжесть своего преступления.
— Возможно, — безрадостно ухмыльнулся Якоб. — Что ты только что сказала о прощении? Похоже, что ты как раз и собираешься его простить?
— Нет, — измученным голосом сказала Труда. — Это не так. Просто… Я думаю, что если когда-то он пожалел, понял и раскаялся, тогда нужно…
Она запуталась, не зная, как ей выразить свои мысли. Когда-то Хайнц Люкка должен был пожалеть о содеянном, наверняка пожалел. Когда-то Хайнц должен был понять, каким тяжелым преступлением было приказать тем двоим убить Эдит Штерн. Его охватило глубокое раскаяние, и он захотел, чтобы такого никогда не было. И так как прошлое невозможно изменить, он стал нежно заботиться о Бене. Забота о мальчике стала для него искуплением греха — его челобитьем, молитвами «Отче наш» и к Деве Марии. Так должно было быть.
Потому что в противном случае… Если Хайнц Люкка только для одной определенной цели купил, плитками шоколада и приветливостью, сердце Бена… только по одной причине защищал его от всех подозрений и заботился о том, чтобы душевнобольной мальчик остался дома… Потому что Хайнц Люкка, если только он полностью не изменился, в настоящее время не смог бы найти никого, кому можно было бы отдавать такие приказы…
Словно кузнечным молотом ударило Труду по голове. Потому что Хайнц Люкка, вероятно, как и его отец, не любит сам марать руки, зато с воодушевлением смотрит, как это делают другие. И пожалуй, он лишь тогда пришел к мысли, как можно использовать Бена, когда она рассказала ему о кошке Хильды Петцхольд.
Испачканная кровью сумочка! Два отрезанных пальца! И Хайнц Люкка говорит: «Ты все прекрасно сделал, Бен. Теперь нужно так же прекрасно все закопать».
Господи, не покинь нас, взмолилась Труда. Только не это! Ни один человек не способен сделать нечто подобное — выдрессировать убийцу. Как за последнюю соломинку Труда ухватилась за эту мысль, чтобы окончательно не впасть в отчаяние.
— Все-таки Хайнц кое-что для тебя сделал, — напомнила она Якобу. — Он подыскал тебе работу в магазине строительных товаров.
Ухмылка Якоба погасла, он пожал плечами:
— Это еще не означает, что я не могу сказать то, что думаю.
— Конечно, — согласилась Труда, прислушиваясь одним ухом, не раздастся ли шум на лестнице.