Айза | Страница: 26

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Вам, наверно, этого не понять, только мы, Баэсы, живем в льянос с незапамятных времен. Встречались среди Баэсов как хорошие люди, так и плохие: всё, как в любом большом семействе, — однако мужчины всегда были решительны, а женщины отважны. — Она с жадностью — как, по-видимому, было ей свойственно — сделала глоток. — Но мои дед с бабкой уже в весьма зрелом возрасте совершили ошибку, родив дочь, которая, к несчастью, оказалась умственно отсталой. Это не очень заметно, тем не менее она никогда не была смышленой и по своему развитию так и осталась на уровне одиннадцатилетней девочки. Ее единственным утешением стали святые, а убежищем — церковь. Этим воспользовался один причетник, который обрюхатил ее в исповедальне с одной-единственной целью — войти в семью Баэсов. Это и был Кандидо Амадо, а плод исповедальни — его сын, Кандидито.

— Ну, а ваша тетя? — поинтересовалась Аурелия. — Она-то чем виновата?

— Моя тетя всегда довольствовалась комнатой, в которой полным-полно святых, большего ей и не надо. Бедняжка — все равно что предмет мебели, и в этом доме с ней обращались бы ничуть не лучше, чем до сих пор. — Селесте широким жестом обвела вокруг. — Этот дом полон историй и воспоминаний. Здесь родился мой дед Абигайль, который с тремя пулями в теле скакал галопом целую ночь, пока не застыл в седле, и даже мертвого его не сбросил конь.

— Он был одноглазый?

Селесте Баэс быстро повернулась к Айзе Пердомо и удивленно спросила:

— Откуда ты знаешь?

Стало очень тихо. Все напряженно молчали, братья и мать с упреком смотрели на Айзу, а она, по-видимому, осознала свой промах, потому что покраснела, опустила голову, а рука, в которой она держала нож, слегка задрожала, прежде чем она положила ее на стол.

И Акилес Анайя, и хозяйка дома поняли, что что-то происходит. Они буравили взглядом Асдрубаля, Себастьяна и Аурелию, и наконец Селесте вновь спросила:

— Откуда ты знаешь?

Девушка ничего не ответила. Продолжая сидеть с опущенной головой, она несколько мгновений вертела в руках нож и затем подняла глаза на мать, ища помощи. Та смотрела на нее серьезно, и лицо девушки приобрело беспомощное выражение.

— Я сожалею, — сказала она. — У меня это нечаянно вырвалось.

Аурелия понимающе наклонила голову и ласково погладила ее по плечу:

— Знаю, дочка. Не волнуйся. — Она помолчала и, сделав над собой невероятное усилие, добавила: — Ответь на вопрос.

Но Айза закусила губу и подняла лицо к братьям. Казалось, она вот-вот расплачется, и ее мольба была адресована главным образом Себастьяну.

— Не сердись! — попросила она. — Я вовсе не хотела ничего усложнять.

— Хорошо, малышка! Хорошо, — последовал дружелюбный ответ. — В конце концов, рано или поздно об этом бы узнали.

— Но что же все-таки происходит? — нетерпеливо спросила Селесте Баэс, заметно нервничая. — К чему все эти секреты? И как ты могла узнать, что мой дед был одноглазым, если, с тех пор как ему выбили глаз, он ни разу не позволил себя сфотографировать, и даже я об этом забыла?

Айза помедлила еще несколько секунд. Она посмотрела на Селесте, посмотрела на старика управляющего, который не проронил ни слова, только наблюдал за всеми, и наконец несмело начала:

— В первую ночь, которую мы провели в доме, меня навестил всадник. Он сидел на черном коне и был одет в белую рубашку, застегнутую до воротника и с пятнами крови в трех местах. Он долго стоял за окном, глядя на меня своим единственным — левым — глазом. Затем кое-что сказал и ускакал.

— Что он сказал?

Младшая Пердомо Вглубьморя покраснела, вновь опустила голову и почти шепотом добавила:

— «Ты могла бы стать достойной матерью Баэсов, но последнего Баэса, достойного носить это имя, сожрали кайманы этой реки».

С воем — словно животное, которому вспороли брюхо ледяным ножом, — Селесте согнулась пополам и, упав со стула, начала кататься по полу и бить ногами куда попало, будто в припадке эпилепсии.

На нее навалились Себастьян и Асдрубаль, стараясь успокоить, заставили выпить полный стакан воды. Аурелия обняла Селесте и гладила до тех пор, пока та не прекратила трястись.

Когда женщина кончила икать и шмыгать носом, она пристально посмотрела на Айзу и отрывисто проговорила:

— Так это был мальчик. Это был мальчик, и мне пришлось ждать столько лет, чтобы об этом узнать. Мой сын! — вновь всхлипнула она. — Это моего сына съели кайманы. — Она замолчала, вытерла нос тыльной стороной ладони и, не сводя с девушки взгляда, с вызовом спросила: — Кто ты такая? Кто ты такая, что ни с того ни сего являешься и все изменяешь? — Она тряхнула головой, словно безуспешно пытаясь привести мысли в порядок. — С тех пор как я тебя узнала, я постоянно пребываю в смятении. Кто ты такая, скажи? Почему ты усмиряешь лошадей? Почему сводишь с ума людей? Почему с тобой разговаривают мертвые? — Она умоляюще посмотрела на Аурелию и настойчиво спросила: — Почему?

Та с выражением глубокого смирения ответила:

— Она наделена Даром.

— Даром?

— Способностью, которую она сама не может контролировать. Ей подчиняются животные, и с ней разговаривают мертвые. Иногда она лечит больных и предчувствует несчастья.

— Она ворожея?

Все повернулись к Акилесу Анайе. Это он задал вопрос, и вид у него был невозмутимый, словно все происходящее было вполне в порядке вещей.

— Ворожея? — с досадой повторила Аурелия.

— Та, что вроде знахарей и колдунов, которые наводят порчу на животное или христианина, едва взглянув на него. — Старик кивнул в сторону горизонта: — Вон там, в сельве Ориноко, живет Камахай-Минаре́, богиня, которая заставляет мужчин убивать друг друга за свою любовь. — Он помолчал и кинул окурок сигареты на дно чашки, в которой раньше был кофе. — Здесь, в льянос, у нее полно приверженцев. Особенно среди бакеано и индейцев.

— Моя сестра не имеет никакого отношения ни к колдунам, ни к колдовству, — сухо перебил Акилеса хмурый Себастьян. — Просто она улавливает то, что другим недоступно. — Он повернулся к Селесте и, судя по всему, хотел увести разговор в сторону. — Меня удивляет, что ее слова произвели на вас такое впечатление, — сказал он. — Неужели в них есть какой-то смысл?

Та уже успела оправиться от потрясения, вернувшись к столу, чтобы подкрепиться доброй порцией рома, хотя у нее все еще тряслись руки, и ответила, не глядя на молодого человека, поскольку взгляд ее по-прежнему был прикован к Айзе:

— Да. Конечно есть, но я предпочитаю об этом не говорить. — Женщина вновь наполнила стакан. — Что еще тебе известно об этом доме? — допытывалась она.

Айзе был не по душе вопрос. Вначале она было хотела промолчать, однако затем обвела взглядом вокруг, словно видя впервые эти стены и потолок или же пытаясь прочесть некое послание, которое только она могла расшифровать.