— Меня послали в разведку, — соврал Гэмбл.
Слава богу, Клэр вполне удовольствовалась этим ответом. Расскажи Патрик ей правду, она наверняка сочла бы его предателем. Ведь в рюкзаке у него лежит пузырек с вакциной, которая способна уничтожить ее и остальных ликанов. Всего лишь сутки назад Патрик был уверен, что принял правильное решение. Но теперь ему кажется, что с тех пор минуло не двадцать четыре часа, а двадцать четыре года. Былая решимость испарилась: ее подчистую обглодали бесконечные вопросы.
Через просвет между ветвями виден месяц — серебряная трещина, идущая по краю огромного черного диска. Иногда то, чего нет, видишь гораздо яснее, нежели то, что есть. Вот как сейчас, например. Гэмбл встает и решительно направляется к девушке.
Под ногами хрустят ветки, осыпаются камешки. Клэр наверняка слышит его шаги, но не оборачивается. И ничего не говорит, когда Патрик усаживается рядом. Хорошо хоть она не гонит его прочь.
В который уже раз Патрик смотрит на нее, и в душе у него вскипает старая любовь вперемешку с болью. Этот ее знакомый силуэт, светлые волосы в красных отсветах пламени. Это давнее забытое чувство — все то, что не сбылось и потеряно навеки.
— Привет, — говорит он.
Но Клэр упорно молчит, и пропасть между ними становится шире.
Можно только догадываться, что выпало на ее долю за прошедшие полгода. Патрику так хочется сказать, что он все понимает. Наверное, она чувствует себя обездоленной. И страшно устала. Так тяжело жить, когда чей-то нож постоянно приставлен к твоему горлу, добывать себе еду и убегать, бесконечно убегать. Похоже, Клэр уже дошла до точки. И вот теперь все должно решиться завтра. Она либо отвоюет свое, либо упокоится навеки.
Его размышления прерывает Тио. Мексиканец выходит из-за ствола, подбрасывая в воздух огромный нож с костяной рукояткой. Вот так лезвие — оно в длину как его собственная рука от локтя до запястья. Оружие, поблескивая серебром, крутится в воздухе. Раз, второй, третий, четвертый. Тио насвистывает и не отрываясь смотрит на Патрика.
— Вот что я скажу тебе, парень. Ты не в наручниках. Тебя не привязали к дереву. Не заклеили рот скотчем. — Мексиканец в очередной раз ловит нож и ударяет им по стволу ближайшего кедра. На землю падает кусок коры. Потом еще и еще. — И поэтому ты, наверное, вообразил, что свободен.
Лезвие раз за разом кромсает дерево, и на желтой кедровой мякоти, обрамленной черной корой, постепенно появляется лицо: два раскосых глаза, провал носа, зазубренная улыбка.
— Сегодня мы убивали солдат. А завтра будем убивать волков. И я хочу, чтобы ты кое-что усвоил. Если ты нам помешаешь, я тебя завалю. — Тио последним взмахом ножа довершает деревянную улыбку и уходит, бросив напоследок через плечо: — Имей в виду, я буду за тобой следить.
Патрик и Клэр какое-то время молча смотрят на сочащееся смолой лицо.
— Костер гаснет, — наконец говорит Гэмбл.
Он отходит в сторону, набирает веток и бросает их в угасающее пламя. В воздух взвивается сноп искр. Трещит дерево.
И тогда Патрик начинает рассказывать. Про войну. Он говорит о ней так, будто это живое существо с железными челюстями, провонявшим серой дыханием и вырастающей из паха саблей. Он рассказывает Клэр про ледяное хрустальное небо Республики. Про бесконечное снежное покрывало. Про то, как долго искал отца. Про обреченный отряд ликанов. Про то, как он сам боится повторить их судьбу. Патрик просит у Клэр прощения. Говорит, что все понимает: она, вполне возможно, его ненавидит. Но ему так хочется верить, что где-то там существует другая вселенная и в этой вселенной ничего такого не случилось, там ни о чем не надо печалиться, можно лежать себе на пляже, натирать друг друга кремом для загара и пить пина-коладу из кокосовых орехов.
Лицо девушки смягчается, она с улыбкой смотрит в небо. Патрик уверен: Клэр сейчас видит то же, что видит и он сам, — другую жизнь где-то далеко отсюда, где текут чистые реки, цветут весенние сады, дети играют в мяч, а влюбленные парочки прогуливаются по парку, взявшись за руки; там люди спокойно идут в кино и заказывают себе попкорн и кока-колу. Там Клэр и Патрик могли бы быть вместе, могли бы не оглядываться на прошлое и смотреть лишь в будущее.
Ну вот, слава богу, лед растоплен. Наконец-то Патрик может обнять ее.
— Помнишь, я как-то писал тебе про электричество?
— Я по-прежнему мало что в нем понимаю.
— Я тоже. Но я сейчас его чувствую.
Трещины и подтеки на потолке складываются в узор. Призрак в черном плаще с капюшоном. Мириам пытается не смотреть туда или составить из трещин другую картинку — например, выныривающую из темного пруда рыбу. Но ничего не выходит. Призрак на прежнем месте, ждет ее. Ждет, чтобы она сдалась. Тогда он летучей мышью спикирует с потолка, подхватит жертву и уволочет в пещеру глубоко под землей. Сделает из ее косточек ожерелье, из зубов — игральные кости, из легких — красную гармонь, а душу запечатает в медальон и повесит на шею демону.
Наступило утро. Это можно определить по розовому свету, льющемуся сквозь стеклоблоки. Наверное, где-то сейчас в чьих-то спальнях звенят будильники, люди вылезают из постелей, варят кофе, у них подгорают тосты. А для нее что день, что ночь — все едино. Ничего не происходит. Иногда ее кормят, иногда моют, иногда трахают, а иногда совсем никто не приходит. Никаких изменений.
Помнится, муж Мириам как-то рассказывал, что в жизни срабатывает нечто вроде математического закона обратной пропорциональности: чем дольше живешь, тем быстрее течет время. Она же всегда объясняла это привычкой. Если постоянно делать одно и то же, жить и работать в одном и том же месте, перестаешь замечать сам процесс. А ведь именно тогда, когда замечаешь детали и пытаешься сложить их в картинку, и чувствуется время, дни отличаются друг от друга. Иначе жизнь просто летит мимо, вот как сейчас. Сейчас ей вообще сложно заметить ход времени. Один день неотличим от другого.
Поэтому Мириам точно не знает, сколько времени минуло с прошлого визита Пака. Наверное, неделя или даже больше. Как ни странно, она стала с нетерпением ждать его появления, бояться и ждать. Он с ней хотя бы разговаривает. Слушает, даже когда она посылает его к черту. Пак заинтересован в Мириам, пусть не столько в ней самой, сколько в ее мучениях. Благодаря ему она чувствует себя важной персоной, чувствует себя чьим-то врагом, а не просто старой мебелью, брошенной в подвале. Мириам ненавидит Пака. И от души желает ему смерти. Но еще Мириам желает, чтобы он кусал ее и резал ножом: ведь когда идет кровь — это значит, что она жива. Такой день становится особым, отличается от других.
Но этим утром дверь комнаты открывает не Пак. К ней явился Калибан. Светлые волосы, глаза-щелочки, сгорбленная спина. Непонятно, сколько ему лет. Может, он ненамного старше ее самой, а может, годится Мириам в отцы. Калибан не похож на других. Вечно шаркает, что-то бормочет себе под нос. Не солдат, а скорее слуга. Иногда он приносит еду и, сидя на краешке кровати, кормит Мириам с ложечки, причмокивая губами. Не разговаривает с пленницей, никак не реагирует на ее слова. И старается на нее не смотреть. Наверное, его смущает женская нагота. А может, этот тип вообще ни на кого не смотрит и ни с кем не разговаривает.