Пылающие останки «Нью-Йорк таймс» падают на пол, огонь угасает. Клэр прячется за кухонной стойкой. По-прежнему громко визжит сирена. Девушка рассчитывает на то, что Репробус в панике вскочит с кровати, плохо соображая спросонья. Он столько лет провел в университете, что наверняка размяк и утратил бдительность. Об этом ясно свидетельствует та же незапертая задняя дверь.
Наверху раздается грохот. Ничего не подозревая, профессор мчится вниз по лестнице, на ходу стряхивая с себя остатки сна. Нужно было прихватить «глок», но и зазубренный нож сгодится.
Шаги все громче. И наконец раздается крик. Клэр вскакивает, и на ее глазах Репробус падает. Он лежит на полу бесформенной кучей и стенает от боли. Белая футболка и семейные трусы. В лунном свете хорошо видна кровь на его ногах.
Сигнализация все еще завывает. Клэр включает свет и, выставив перед собой нож, подходит к профессору.
Тот загораживает рукой глаза, моргая от резкого света, и узнает ее. Боль и растерянность на его лице сменяются какой-то нездоровой радостью.
— Что случилось, Клэр? Тебе нужна моя помощь?
Клэр старательно прибирается, ликвидируя устроенный ею же разгром. Пинцет, окровавленные бумажные полотенца. Бинты. Достает из шкафа метлу и заметает на совок осколки. Профессор, все еще в нижнем белье, сидит в кухне и, усмехаясь, наблюдает за гостьей. Говорит, что Клэр прекрасно умеет обратить на себя внимание. Перед ним на столе бутылка виски и наполовину полный стакан.
Девушка чувствует себя очень глупо, но в то же время испытывает облегчение. Кто-то ее знает, действительно знает — по имени. Она будто призрак, что печально шествовал сквозь стены и вдруг с удивлением натолкнулся на неподатливую человеческую плоть. Она действительно существует.
— И все это время вы знали, кто я?
— А почему, думаешь, тебя приняли в колледж? Мириам, между прочим, была моей ученицей.
— Я и не знала. Я вообще много чего не знаю. Похоже, всем доставляет удовольствие держать меня в неведении.
Репробус складывает перед собой ладони домиком и улыбается.
— Видишь ли, какое дело, я получил четкие указания. Очевидно, что твой отец хотел именно этого. — Тон его меняется с игривого на саркастический: — Чтобы ты оставалась в неведении.
Об этом Клэр расспросит позже. Сейчас самое главное — Мириам и те видеозаписи. Репробус внимательно слушает девушку, и улыбка сходит с его лица. Он ерошит седую бороду.
— И ты никак не можешь с ней связаться? Кроме как по электронной почте? И не знаешь, где она может быть?
Клэр отрицательно качает головой.
— Я мог бы сказать, что Мириам вполне способна сама о себе позаботиться. Я в этом не сомневаюсь. Но тем не менее новости тревожные.
Он велит девушке взять из буфета стакан и наливает туда немного виски, потом поднимает свой стакан в некоем подобии тоста, и Клэр после секундного раздумья чокается с Репробусом, делает глоток и морщится.
— На вкус будто дым.
— Потому что от него внутри загорается огонь.
Глаза у профессора чуть слезятся, под футболкой выпирает брюшко. Худые руки покрыты старческими пятнами. Бледные безволосые ноги, толстые ляжки и тонкие палочки икр. Его сила — в голосе, низком, зычном и чуть прокуренном. Именно с его помощью этот с виду хрупкий старик управляется с целой толпой студентов. И Клэр боится этого голоса даже сейчас.
— Мне нужно знать, что именно вы от меня скрываете.
— А если я не скажу, ты меня зарежешь? — кивает он на ее карман, из которого торчит нож.
— Может быть.
— С тебя станется. Ты настоящая задира, прямо как твоя тетя.
Профессор допивает виски и слизывает несколько капель, оставшихся на бороде.
— Пожалуйста, расскажите, — просит Клэр.
Репробус оглядывается на духовку, на которой зеленым горят электронные часы: начало первого.
— Прогуляемся? Они, наверное, еще там.
Репробус сильно поранил ноги об осколки лампочки. Особенно правую ступню — там большой порез. Клэр помогает ему натянуть две пары носков, но профессор все равно прихрамывает. Сейчас они вместе шагают к студенческому центру отдыха.
— Простите меня, профессор.
— Да уж, стыдно издеваться над старым больным человеком.
В небе острым серпом сияет полумесяц. Они проходят мимо облетевших деревьев, живых хвойных изгородей. Полная тишина, лишь кое-где гудят фонари. На краю поляны щиплют траву две оленихи.
— В это время года они мигрируют, — говорит Репробус, указывая на животных. — Чувствуют приближение зимы.
Здание центра врезается прямо в склон заросшего лесом холма. Они обходят его вокруг. Деревья смыкаются плотнее, закрывают небо. Клэр не сразу замечает отходящую от бетонной дорожки тропинку, ведущую к стальной двери — служебному входу. Профессор шарит по карманам, звенит ключами и наконец открывает замок.
— Пришли.
Глаза Клэр еще не успели привыкнуть к темноте, но на нее тут же обрушивается вонь. Пахнет звериной берлогой. Куда же ее занесло? Что там впереди? Не слишком ли поспешно она доверилась Репробусу? Она так обрадовалась, что он ее знает, что даже не спросила, зачем они сюда идут. Клэр медлит, стоя на пороге, но профессор хватает ее за руку и тянет за собой.
— Скорей!
Из невидимых колонок гремит музыка. Трэш-метал. Вопит солист, надрывается гитара, колотят ударные. Бетонный пол, стены без окон, взлетающий на двадцать футов потолок. Со стальных балок свисают толстые канаты, тяжелые боксерские груши на цепях, кое-где на коже зияют прорехи, заклеенные скотчем. Повсюду в беспорядке расставлен старый спортивный инвентарь: гимнастические бревна, конь, брусья. В углу стоит нечто смахивающее на большое исполосованное полено. Пол выпачкан красным — это похоже на кровь, как свежую, так и уже засохшую.
Клэр оглядывается вокруг, а через мгновение чувствует на себе чьи-то взгляды. Это ликаны. Обнаженные мужчины-ликаны. Один стоит у раскачивающейся боксерской груши. Другой висит на одной руке на канате. Третий влез на козла. Разинутые красные пасти, заросшие шерстью мускулистые торсы. Все смотрят на Клэр. Музыка продолжает вопить. Тот, что стоял возле груши, медленно подкрадывается к девушке.
Его живот втягивается и снова вздымается, будто оборотень принюхивается. Но вот его глаза закрываются, тело сотрясает судорога, ликан вскрикивает от боли, падает на четвереньки, выгибает спину, опускает голову. А потом поднимает на нее глаза. Это Мэтью. В своем человеческом облике он поднимается на ноги, распрямляется и судорожно выдыхает.
На стене зала висит большая железная раковина, стопкой сложены полотенца, свернулся кольцом шланг. Парень споласкивает лицо и вытирает с себя пот и кровь. Кто-то выключает музыку.
— Привет, — говорит Мэтью.