Он глушит мотор, вылезает из кабины и массирует кулаками поясницу. В позвоночнике будто засели скользкие шарики. Больно, и с каждым годом болит все сильнее, иногда утром с кровати не встать. На свалке гудит натриевый фонарь. Необычайно тепло, в такую погоду можно в футболке ходить, даже жарковато, пожалуй. Что-то там с давлением, куда-то что-то подуло не туда — то ли циклон, то ли антициклон, кто их разберет, но обычно добром это не кончается.
И тут Питер слышит, как в контейнере кто-то шевелится. Или это ему только показалось? Трудно сказать наверняка, ведь громко свистит ветер, шелестит трава, скрипит под ногами щебенка. Водитель останавливается, наклоняется к контейнеру и некоторое время выжидает.
Вот опять. Какой-то скрежет, будто напильником водят по металлу.
В газетах часто печатают разные истории о секс-рабынях из России, которых перевозят морем: задыхающихся, посиневших, набитых, словно селедки в бочку. Питер от души надеется, что его не втянули во что-то подобное. Не хотелось бы вляпаться в какое-нибудь дерьмо.
Водитель прекрасно понимает, что нужно быстренько убираться восвояси, бросить тут этот контейнер и сваливать. Но его одолевает любопытство. Он обходит контейнер сзади и открывает запор. Потом с полминуты стоит, изо всей силы стиснув ручку. После чего говорит: «Какого черта!» — и распахивает дверь. Внутри в два ряда стоят картонные коробки.
На них наклейки с названием какой-то фармацевтической компании и надписью «Йод». Между рядами убегает в темноту узкий проход.
— Эй, есть тут кто? — кричит Питер.
Он сейчас чувствует себя ну в точности героем фильма ужасов: там какой-нибудь кретин непременно лезет зачем-то в страшный подвал, когда всем ясно, что нужно со всех ног улепетывать к машине и жать на газ.
На брелоке у Питера болтается фонарик. Луч света он отбрасывает белый, но не очень яркий. Водитель забирается в контейнер и протискивается вперед, шурша картонными коробками. Приходится идти боком, втягивая толстое пузо, но все равно он еле пролезает. Тут, видимо, есть где-то фальшивая стенка, отгораживает, наверное, футов десять. Ага, точно! Питер стучит по ней кулаком, раздается громкий глухой звук.
— Э-ге-гей, есть тут кто? — Голос звучит неестественно громко и кажется каким-то чужим.
Питер водит туда-сюда фонариком, и вот наконец луч высвечивает слева небольшое квадратное углубление. Видимо, откатная дверь.
Питеру немного страшно, но он почему-то думает, что там, за стеной, его поджидает толпа шлюх. Вроде тех, с которыми он иногда болтает по Интернету. Все такие в татуировках, в красном кружевном белье, с сиськами-имплантатами, крашеные блондинки с отросшими черными корнями волос. Именно поэтому в следующие несколько минут Питер старательно перетаскивает коробки подальше от фальшивой стенки. А каждая весит фунтов по двадцать, внутри вроде пилюли в пластиковых бутылках, судя по звуку. Он громко сопит и весь взмок. Давно пора заняться спортом, это Питер говорит себе каждый день. Надо будет на эти деньги купить вдобавок к телику один из тех тренажеров, «Бауфлекс», как в рекламе. Поставит его перед плазменным экраном и будет тренироваться и заодно смотреть спортивный канал. Питер воображает себя с подтянутым животом, рельефными мышцами, как у актеров. А рядом восхищенно любуется его новым телом одна из тех русских шлюх в кружевных трусиках. Может, она его ждет, сидит там сейчас за этой стенкой.
Наконец все коробки убраны. Показалась низенькая дверца. Запыхавшийся Питер пытается выровнять дыхание. Дважды стучит, ждет ответа. Ничего. Тогда он опускается на колени и прижимается к двери ухом. Металл холодит щеку. То ли там действительно кто-то есть, то ли это просто ветер воет снаружи.
Питер осторожно нажимает на ручку. Дверца со скрипом открывается. Ну и запах: не то олений помет, не то мокрая псина или стоячая вода в канаве. Отверстие темнеет черным прямоугольником. Питер пытается высветить хоть что-то своим фонариком. Раздается какое-то невнятное шарканье. Ближе. Из мрака, словно изображение, проявляющееся на фотопленке, постепенно вырисовывается фигура.
— Боже! — Больше ничего Питер сказать не успевает.
Фонарь гаснет. Гремит гром, и шуршит ветер. В нем чувствуется запах залива Пьюджет-Саунд: вонь водорослей, что растут в доках и на скалах, длинных, похожих на пучки волос, которые достали из слива в раковине. Где-то скрипят ржавые петли, хлопает дверь. По щебню скользит полиэтиленовый пакет, но вот он взлетает и уносится ввысь, в клубящиеся тучи. Весь мир будто трепещет.
На огороженную сеткой площадку въезжает черный «форд-экспедишн», из него выходят Джонатан Пак и Моррис Магог. Пак останавливается, скрестив руки на груди. У Магога в руках костюм на вешалке. Костюм сшит на заказ и на фоне гиганта кажется детским. Рыжую бороду и черный кожаный плащ Морриса развевает ветер.
Внутри контейнера какое-то шевеление. Раздаются шаги: кто-то идет по металлическому полу с громким стуком, напоминающим цоканье копыт. А потом появляется голый старик. Весь в крови. Он не рычит, не делает попытки стыдливо прикрыться. Совершенно спокойно спрыгивает на землю и идет к ним. Спина прямая, на лице играет улыбка. Один глаз у него покалечен, а во втором виднеется огромный расширенный зрачок, похожий на частичку пепла. Это от долгого сидения в темноте.
— Ну, наконец-то.
— Хозяин, — с поклоном приветствует его Пак.
Патрик сидит на твердом, как камень, черепе. Несколько минут назад он доел обуглившийся кусок мяса, который Пабло поджарил на огне. В голове теперь немного прояснилось. Он не затем поехал на другой конец света и сдался в добровольное рабство на четыре года, чтобы теперь безропотно умереть или подчиниться шавке вроде Остина. Отец ему ничем помочь не может. Он сломался, в разных смыслах этого слова. Теперь привычные роли переменились: решения принимать должен Патрик.
Ему больше всего на свете хочется сейчас сжаться, превратиться в маленькую черную точку, ни о чем не думать. Пусть течение несет его, пусть прибьет к какому-нибудь другому берегу, где можно все начать сначала. Но он не может себе этого позволить, нужно действовать. Что, если вскочить, броситься вперед — далеко ли он сумеет убежать? Но там, в пещере, вдали от света и очага, царит бесконечная ночь, там зрение ничем не может ему помочь, только осязание, обоняние и слух. А эти люди хорошо ориентируются в темноте, знают это место, его сразу же догонят и схватят. Нужно искать другой способ.
— Папа?
— Что? — отзывается отец, по-прежнему уставившись в пламя очага.
— Я знаю про маму.
— Я так и подумал.
— И знаю, чем ты занимался.
Отец наконец поднимает взгляд, его глаза вспыхивают, или просто в них отражается огонь.
— Пап, а далеко отсюда Туонела?
Отец отвечает шепотом, и Патрику не удается толком расслышать, что он сказал — «недалеко» или «нелегко». Гэмбл-старший вытаскивает из нагрудного кармана черную записную книжку и протягивает ее сыну: