Теперь Малдер сообразил, зачем его позвали. Скалли, наверное, тоже.
— Я так понимаю, что вас навели на эту отдельную руку, как на…
— Иголку в стоге сена, — договорила Уитни.
— Я бы скорее подумал об иголке в стоге иголок. — Он посмотрел на Скалли, потом снова на Уитни. — И навел вас человек, объявляющий себя экстрасенсом.
Уитни на этот раз кивнула медленнее.
— Джозеф Патрик Криссмен.
У Малдера губы дернулись в улыбке.
— И вы думаете, что он врет как сивый мерин.
Слушавший неподалеку агент Драмми сменил непроницаемое лицо на презрительное и спросил:
— С чего вы так решили?
Малдер тоже умел менять непроницаемое лицо на презрительное:
— Может, потому, что я сам экстрасенс.
— Послушайте, — заговорил Драмми, наклоняясь к нему, — этот тип, этот отец Джо…
— Отец? — спросила Скалли, наклонив голову и прищурившись. — Он священник?
— Католический, — пожал плечами Драмми.
Малдер посмотрел на Скалли, и, будто поняв намек, лучик света сверху отразился от золотого крестика у нее на шее. Флуоресцентного света, но все же сверху.
— Он сам обратился к вам? — спросила Скалли.
Драмми кивнул:
— Он позвонил нам по своей инициативе через шесть часов после исчезновения агента Бэннэн. В тот момент в прессе ничего не было, мы держали все в тайне. Да и до сих пор держим. А он звонит и заявляет, что у него было видение. Экстрасенсорная связь с ней.
— И отец Джо вам сказал, что Моника Бэннэн жива. — Малдер не спрашивал.
— Да, верно, — ответил Драмми.
— Экстрасенсорная связь, он сказал. Вы никаких других связей не обнаружили?
— С Моникой Бэннэн?
Такой идиотский вопрос заслуживал ядовитого ответа, и Малдер как раз выбирал из нескольких возможностей, когда Уитни ответила:
— Никаких. Вот почему я и послала за вами.
Малдер глянул на Скалли. Их улыбки были так незаметны, что никто и не увидел, кроме них самих. Но оба они поняли, отчего так себя повел агент Драмми: Малдер представляет для него угрозу. Драмми — агент прямо из учебника, а этот дурацкий «Призрак» Малдер из «икс-файлов» устроит тут черт-те что, а от Драмми останется только фраза «и другие».
— Мне нужно ваше экспертное мнение, Малдер, — говорила Уитни. — Я хочу знать, что мы не теряем зря время, отрабатывая эту версию. Потому что времени у нас нет.
— После трех прошедших суток действительно нет, — сухо ответила Скалли.
Малдер кивнул, взвешивая факты… прошлое… и будущее. Очень опасно было встревать в это дело. Даже появляться в этом здании — уже идиотизм. Но где-то попал в беду исчезнувший агент ФБР. Как много раз попадал в беду он, Малдер. И Скалли.
Сказал он так:
— Речь идет о человеке верующем и хорошо образованном. Он поступил правильно, как он считал — позвонил вам. Ничего не сказал такого, что вызвало бы сомнения в нем или в его мотивах. Нет ничего материального, что связывало бы его с данным преступлением. Вы действительно тратите время зря, агент Уитни.
Это ее поразило. Голубые глаза раскрылись шире.
— Как?
— Только тратите вы не свое время, а мое… и всех этих агентов. — Он уставился на нее в упор. — Именно эту версию разрабатывайте немедленно. Больше у вас ничего нет, а оснований сомневаться в этом человеке у вас тоже нет.
— Понимаете, — начала Уитни, — вопрос в правдоподобности…
— Если у вас нет оснований сомневаться в нем, зачем сомневаться в его видениях?
В разговор вмешался нахмуренный Драмми:
— Послушайте, Малдер, он же не вывел нас на Монику Бэннэн? Он нам только показал чью-то дурацкую руку в снегу!
Малдер приподнял плечи и опустил их снова.
— Это же не точная наука. Знаете, что бы я сделал, если бы дело вел я? Я бы прилип к этому человеку на круглые сутки. Я бы с ним в постель ложился, вылизывая его святейшую задницу.
Скалли закрыла глаза. Агенты за столом для заседаний, смотревшие с различной степенью скептицизма и недоверия, теперь выражали открытое презрение.
— Малдер, — сказала Уитни. — Отец Джо — осужденный педофил.
Скалли открыла глаза и уставилась на Малдера, пораженная не меньше, чем он.
— Ну, тогда, — признал Малдер, — с постелью я погорячился.
Два черных «форд экспедишн» резко затормозили перед жилым домом, отличающимся от соседних только простотой очертаний да яркостью внешнего освещения. Светлые бетонные стены, прорезанные чернотой чугунной лестницы, придавали зданию почти тюремный вид. Или это Малдер уже сам домысливал, зная, кто здесь живет?
Он и Скалли вышли из задней дверцы первой машины и в сопровождении Уитни и Драмми зашагали мимо скелетов зимних деревьев, через ровный заснеженный двор. Дыхание клубилось паром.
Скалли догнала Уитни, Малдер остался сзади.
— Что это за дом такой? — спросила Скалли.
Уитни совершенно ровным голосом ответила:
— Общежитие для закоренелых сексуальных преступников.
— Общежитие?
— Они управляют этим домом и сами за собой следят. Отец Джо поселился здесь добровольно, как и его сосед.
Скалли скривилась, будто раскусила случайно таракана, и Малдер улыбнулся ей самой лучшей своей мальчишеской улыбкой.
— Может, не будем заглядывать в игровые комнаты?
И они вошли в этот ничем не украшенный дом.
Вскоре они оказались в холле, который подошел бы для подземного гаража, а на самом деле вывел в холодный и узкий коридор с дверями, возле одной из которых они остановились. Драмми постучал; Уитни, Скалли и Малдер смотрели на него с некоторой неловкостью. Прошло несколько секунд, пока кто-то, очевидно, рассматривал их в глазок.
Малдер тихо сказал Скалли:
— Осторожность не бывает чрезмерной.
Но у нее вроде бы не было настроения шутить.
Дверь отворилась. В проеме стоял худощавый мужчина лет за пятьдесят, с длинным печальным лицом. На нем была вельветовая куртка и полосатая тенниска, коричневые шерстяные брюки, и был он безобидным с виду, как любимый дядюшка. Но любимые дядюшки, впрочем, бывают очень даже небезобидны — если они сексуальные маньяки, а племянники или племянницы еще маленькие.
Худощавый заговорил, но обращаясь не к пришедшим, а куда-то себе за спину:
— Джо…
Из глубины квартиры через секунду отозвался тенор с легким шотландским акцентом, придававшим голосу определенную музыкальность: