Нарушена связь.
Эмма оборвала соединение; палец свело судорогой. Почему дочь пыталась с ней связаться? О чем она хотела поговорить? Ребекка не из тех, кто звонит по пустякам. Как и Эмма, дочь не любила терять время понапрасну. Они созванивались, только когда им было что сказать друг другу.
Эмма металась по комнате. Она перезвонит Ребекке позже, но пока ей необходимо срочно связаться с Гранье, которого, как она только что выяснила, не было в отеле. Может, спуститься в холл, пойти в ресторан или на пляж в надежде найти его? Рискованно. Позвонить в справочную и узнать его личный номер? Наверняка его не разглашают. Но когда он вернется в Ла Аг, будет уже поздно. Она снова набрала номер его мобильного и оставила сообщение, пытаясь говорить спокойно.
«Добрый день, Жан-Филипп, это Эмма Шеннон. Я получила ваше сообщение. Перезвоните мне, пожалуйста, как только сможете. Я в номере 17. Это очень важно. Нужно…»
Эмма остановилась, услышав сигнал. Кто-то пытается до нее дозвониться.
Вызов закрыт.
Эмма включилась в разговор, не закончив сообщение Гранье.
– Алло?
– Але, мама?
Эмма помолчала секунду, потом ответила.
– Ребекка? Это ты?
– Да. Как ты?
– Нормально, ты как? Где ты?
Эмма ответила по-французски. Обычно они с дочерью говорили по-английски. Когда они находились вместе в Париже, это казалось странным, но у них была цель: Ребекка должна говорить одинаково безупречно на обоих языках.
Эмма спросила себя, не это ли привело к тому, что Ребекка привыкла скрывать свое душевное состояние. Она снова почувствовала укол вины. Словно догадавшись, о чем думает мать, Ребекка ответила по-французски:
– Я в Париже, дома. Я…
Она говорила тихо. С ней явно было что-то не в порядке.
– Что происходит, Реб? – мягко спросила Эмма.
Обычно она никогда не использовала уменьшительное имя. Он ненавидела, когда родители говорят о своих детях, называя их смехотворными именами или прозвищами, придуманными на стадии подгузников-штанишек. Мой Тити, моя Шишу, моя Нинетт. Невыносимо.
У нее была Ребекка. Эмма ненавидела все, что делало из дочери доченьку. Танцовщицы взрослеют раньше, они должны идти на жертвы, чтобы добиться успеха. Никаких гулянок по вечерам, вечеринок с приятелями, восемь часов сна каждую ночь – это минимум.
– Мама, мне надо с тобой поговорить. Ты заедешь в Париж?
– Постараюсь. В любом случае, я это планировала. Но тут полная катастрофа… Дороги перекрыты. Ни такси, ни поездов, ни самолетов, и уже точно никаких машин. Бензина нет. Как у тебя дела? Как тетя Алис?
– Нормально. В соседнем квартале прямо хаос какой-то. По телевизору говорят, что Орли и Руасси заблокированы. Еще говорят о грузовике, застрявшем под Каном. Но ты приедешь в Париж, да?
– Как только найду машину! А если найду, надо сначала обязательно заехать в Версаль. Это очень важно, я тебе потом расскажу.
Эмма подумала, что ее дочь, еще в детстве, так часто слышала лживый предлог «очень важных вещей», когда мать не могла приехать повидаться с ней, что вряд ли поверит ей теперь.
– Но все же, милая, что ты хотела мне сказать?
– Слушай, мам, это не так просто…
Эмма ждала, что Гранье выйдет на связь. Ей хотелось, чтобы дочь поторопилась. Ребекка постоянно советовалась с ней, принимая важные решения, и Эмма всегда старалась быть доступной дочери, даже на расстоянии. Не мамой-наседкой, не властным отцом. Скорее, учителем и тренером. Вдруг Эмма спросила себя, права ли она: а если дочери нужны прежде всего любовь, человеческое тепло, опора, защита, словом, все, что она не могла ей дать?
– Ребекка, милая! Прости, но у нас мало времени. Обещаю, что, если мы выберемся отсюда, отвезу тебя на две недели куда скажешь!
Он ждала обычных протестов дочери, которая не могла уехать на две недели, не подвергнув опасности свои занятия. Но Ребекка молчала.
Эмма, не желая, продолжала давить:
– Слушай, Ребекка, здесь телефоны внезапно могут выключиться. Говори скорее, что хотела сказать. Как только доеду до Парижа, я сразу к тебе и тете Алис.
– Я хотела сказать, что…
– Ну же, Ребекка!
– Я беременна.
Эмма машинально отодвинула телефон от уха. Наверное, ей послышалось.
– Прости, Ребекка, что ты говоришь?
– Неделю назад я сделала тест, и…
– Что? You're kidding! You're not serious about that, are you? – «Ты шутишь! Ты же не серьезно это говоришь?» Эмма, оглушенная новостью, непроизвольно перешла на английский.
– Ребекка, ты уверена? Может, просто задержка?
– Мам, месячные задержались на две недели, так что я купила тест на беременность в аптеке. Увидев результат, я хотела сначала сделать аборт, поэтому и не сказала тебе ничего. Но я передумала…
– Ребекка, девочка моя! В наши дни такое не происходит случайно! Мы же говорили с тобой об этом, помнишь? И ты никогда не говорила мне, что у тебя есть любовник!
– У меня не было любовника в том смысле, в каком ты говоришь.
– Как же ты смогла? Только не говори, что это случайная связь! Ребекка?
Молчание.
– Ты не знаешь, кто отец?
– Конечно, знаю. И люблю его!
– Скажи мне, он женат? В этом дело?
– Нет, сейчас он не женат, но…
Эмма сделала нетерпеливый жест и повернула лампу у изголовья.
– Мам? Что случилось? Все нормально?
Теперь ситуацию контролировала Ребекка. Треск в трубке мешал Эмме слышать каждое второе слово.
– Мам, пожалуйста, ты только не волнуйся! Я хорошо подумала. Я хочу этого ребенка.
– Прости? Я не понимаю, что ты говоришь. But who is this fucking son of a bitch who dared?..
– Хватит, мам! Успокойся! Ты в любом случае его не знаешь, но он хороший человек. Он…
Эмма больше не могла этого вынести. Атаки. Ее приключение с Пьером. Смерть Баретта. Backdoor. Гранье не перезванивает. Теперь вот Ребекка. Что еще впереди?
– Ребекка, ты меня слышишь?
Связь прервалась. Сердце Эммы бешено колотилось. Она попробовала перезвонить. Звонок раздался в тот же момент, когда телефон начал вызывать Ребекку. Снова номер заблокирован. Эмма крикнула:
– Ребекка?
– Мадам Шеннон? Эмма?
Мужской голос. Эмма схватилась за подоконник – ноги не держали ее.
– Эмма, вы меня слышите?
– Да, это я.
– Это Гранье, Жан-Филипп Гранье. Вы пытались позвонить мне, я правильно понял?