В конце улицы послышался вой идущего на подъем грузовика, и Мигель, превозмогая боль, поднял руку, но огромная машина, не снижая скорости, натужно прошла мимо, в сторону моста. Мигель застонал от боли и досады, начал осторожно садиться на тротуар и тут же увидел тихо следующий вслед за грузовиком роскошный «Мерседес».
Машина притормозила, и из нее выскочили двое солдат. Они подхватили начальника полиции под руки и быстро и аккуратно поднесли к машине. Сидящий рядом с водителем офицер неспешно обернулся, и Мигель задумчиво хмыкнул. Это был капитан Диего Дельгадо.
— Здорово, Диего.
— Здравствуй, Мигель, — вышел из машины капитан Дельгадо и перебрался на заднее сиденье. — Садись. Куда тебя отвезти?
Мигель осторожно забрался в машину и сел рядом.
— Сначала объясни, что происходит.
Диего улыбнулся и в знак того, что можно трогаться, хлопнул водителя по плечу.
— Да все нормально, Мигель. Анархистов мы из города выбили, а это главное. Теперь город наш.
— Наш — это чей? — насторожился Мигель. — Генерала Санхурхо?
— Хосе Санхурхо погиб, — печально покачал головой Диего. — Франко — за него. Но, в общем, ты угадал. Город теперь мой, и никаких беспорядков я более не допущу.
Мигель смутился. То, что устроивших кровавые расправы над ни в чем не повинными людьми анархистов выбили из города, было прекрасно. Но вот то, что у власти в городе теперь принявший сторону мятежников Диего Дельгадо, ему совершенно не нравилось. Мигель уже чувствовал, чем это пахнет.
— Пленные есть? — напряженно поинтересовался он.
— Были, — коротко отозвался Диего.
Мигель поперхнулся:
— Что значит были?!
— Я их расстрелял, — зло рассмеялся Диего. — За полной ненадобностью.
Мигель на секунду замер:
— Ты хоть понимаешь, что тебе придется отвечать по суду?
— Перед кем? — иронически поднял бровь Диего.
— Перед законной властью…
— Брось, Мигель, — равнодушно отмахнулся Диего и ткнул пальцем через спину, туда, где еще дымились остатки полицейского участка. — Вон она, ваша законная власть, догорает… Теперь я здесь — власть.
Машина свернула на объездную дорогу, в одно мгновение миновала окраину и с грохотом помчалась по дощатому настилу моста, резко вывернула вправо и заскакала по кочкам. Мигель вцепился в сиденье обеими руками, тряска приносила невыносимую боль.
Они выехали к обрыву над рекой, Мигель присмотрелся и охнул. Ушедший вперед грузовик уже стоял здесь, и забравшиеся в кузов солдаты быстро сбрасывали на землю трупы. Судя по замасленным спецовкам, все — батраки с городских окраин.
— Господи! Что же ты делаешь, Диего? — болезненно морщась, произнес Мигель. — Ты же раньше нормальный мужик был…
— Перестань, Мигель, — отмахнулся Диего. — Я и сейчас нормальный. Ты бы лучше Гонсалеса арестовал. Помнишь такого? Исчез, сука! Как в воздухе растворился! И он, и дружки его…
— Помяни мое слово, Диего, — покачал головой Мигель. — Тебя еще будут судить.
Диего делано рассмеялся, вышел из машины и вразвалочку, по-хозяйски обошел вокруг машины.
— Я, Мигель, кстати, твою «Испано-суизу» нашел. Побита, но еще бегает… я на ней горячие обеды личному составу развожу. Если не будешь строить из себя верного защитника Республики, отдам; все ж не пешком ходить…
Он подошел к одному из трупов, наклонился, заглянул в мертвое лицо, удовлетворенно кивнул и вдруг опять повернулся к бывшему другу.
— А насчет суда… так это мы вас судить будем.
Мигель откинулся на спинку роскошного кожаного сиденья и закрыл глаза. Ему хотелось умереть.
* * *
Себастьян сразу заметил рядом с офицером начальника полиции, а потому быстро отвернулся и продолжил копать очередную яму. Да, офицер дал ему с десяток помощников, но трупов было все еще слишком много, а помощники никуда не годились — он работал втрое быстрее любого из них.
Впрочем, трупы могли и подождать, и, кроме запаха, никаких неприятностей от них не происходило. Со вчерашнего дня, когда он передал сеньориту Долорес приехавшему вместе с военными Сесилу Эсперанса, главная трудность в его деле заключалась в саженцах.
Себастьяну не надо было ехать в Сарагосу или просить о помощи господ — у него давно уже был собственный питомник молодых олив. Но пересаживать их сейчас, в июле, в самое пекло, было нежелательно, а ждать осени он боялся — Страшный суд мог начаться в любую минуту.
И лишь одно по-настоящему радовало: ни офицер, ни сеньор Сесил Эсперанса, ни даже объявившийся вслед за военными падре Теодоро нисколько ему не мешали.
Конечно, поначалу, с подачи сеньориты Долорес, сеньор Сесил и падре Теодоро тщательно допросили Себастьяна, но что мог сказать им немой садовник о судьбе Тересы и Лусии? В общем-то, почти ничего… А потому Себастьяна вскоре оставили в покое, и будущий Эдем рос непрерывно и стремительно, все увеличивая и увеличивая число будущих слуг и подчиненных старого полковника и всей семьи Эсперанса.
И наверное, оттого, что все получалось, Себастьян неожиданно глубоко и мощно прочувствовал, сколь разумно и гармонично устроен весь созданный Всевышним мир. Так же, как цветы или кусты, прорастали, цвели, плодоносили и умирали люди, и господь, словно молодой энергичный садовник, регулярно корчевал, прореживал, обрезал свой сад, создавая самые изощренные, самые немыслимые сочетания характеров и судеб.
Теперь Себастьян ясно понимал, что не должен горевать о смерти Тересы и Лусии. Что порой Главному Садовнику просто приходится жертвовать отдельными, даже очень умными и добрыми, людьми во имя всеобщей гармонии и красоты.
Себастьяну и самому приходилось вырубать прекрасные и сильные деревья просто потому, что они мешали нормальному развитию растений нижнего яруса или закрывали перспективу, мешая наслаждаться ландшафтом в целом.
А господь имел право наслаждаться созданным им вселенским ландшафтом.
* * *
На следующий день, понимая, что, с точки зрения военных, он — в числе неблагонадежных, и дабы не создавать угрозы донье Фелисидад, Мигель съехал на свою квартиру. Но уже на следующий день его навестил Сесил Эсперанса, и был он зол, напряжен и встревожен одновременно.
Без долгих предисловий Сесил сообщил, что его сестра Тереса и золовка Лусия Эсперанса пропали без вести. Сесил прямо потребовал от начальника полиции проведения немедленных следственных действий, поскольку есть свидетельства, что в первые два дня после захвата усадьбы Энрике Гонсалесом женщины еще были живы.
Мигель напрягся. Он бы не удивился, если бы узнал, что Энрике Гонсалес поквитался с семьей Эсперанса, но то, что оба тела пропали, ему не нравилось. Очень уж все это напоминало…