В несколько глотков я допил бутылку вьетнамской настойки – прямо так, из горла. Сам не знаю, что на меня нашло. Страха не было – было что-то совсем другое. Просто я вдруг решил, что эти твари не должны жить. По крайней мере, рядом с этой рекой и этой луной. И что я обязан избавить от них человечество.
Аккуратно взяв бутылку за горлышко, я ударил ею о стол, чтобы сделать «розочку». От удара столешница раскололась (ее я разбивать, вообще-то, не собирался – просто забыл, что она из стекла), бутылка тоже. Трупик змейки скользнул по мне и шмякнулся в груду осколков. Я занес руку с розочкой, намереваясь пырнуть пульсирующий шар-самку, но шипастый оказался проворнее. Угрожающе гудя и потрескивая, он метнулся ко мне, выставив вперед длинный шип, и воткнул мне его прямо в солнечное сплетение. Шип прошел насквозь. Розочка выпала. Женский шар издал пронзительный бабий визг – и стало темно.
* * *
– А ты буйный, брат, – сказал креативный продюсер. – Всю кухню мне разгромил. И Жорика напугал. Жорик теперь к тебе подходить боится.
Я очнулся в жестком матерчатом кресле, руки на подлокотниках, в большой комнате с плотно зашторенными окнами. Слева и справа от меня были другие кресла, выстроенные в ряд. Красные, как в кинотеатре. Я не помнил, как меня сюда переносили, как усаживали, как клали руки на подлокотники. Я залез рукой под рубашку и ощупал живот. Раны не было. Просто гладкая волосатая кожа.
– Мне показалось, шип прошел насквозь, – пробормотал я.
– Ши-и-ип? – протянул креативный продюсер с издевательским изумлением. – Какой такой шип?
– Шары на кухне. Большие живые шары, я видел! Ваш шар был с шипами. Я видел.
– Я вас услышал, – продюсер осклабился, демонстрируя неполный комплект зубов. – Вы видели большие живые шары. Мои шары, безусловно, с шипами.
Он издевался. Он просто надо мной издевался.
– Это «змейка», да? – на секунду мне показалось, что я все понял. – Это были просто галлюцинации, – на секунду мир снова стал простым и доходчивым, как заявка на сериал. – Вы мне что-то туда подмешали, – я попытался встать, но не смог.
Как будто из тела извлекли позвоночник. Как будто тело стало мягкое, как желе, и растекалось по креслу.
– Что вы мне подмешали? Что. Вы. Мне. Подмешали?!
– Боже, как скучно, – сказал креативный продюсер. – Параноидальная реакция. Самая скучная из возможных. Вы безнадежный офтанс! А я ведь и правда рассчитывал, что в нашем проекте вы будете участвовать как сценарист-поводырь.
Паника кончилась. Я вдруг почувствовал, что упускаю что-то жизненно важное.
– Как сценарист я не вижу проблем…
Он резко меня оборвал:
– Вы не Поводырь. В данном качестве вы нам, к сожалению, не подходите. Но наше сотрудничество все равно может быть плодотворным, просто в иной форме и на иных условиях. Мы это обсудим, только, пожалуйста, перестаньте дергаться в кресле, вы мешаете тем, кто сзади.
Осторожно, чтобы никому не мешать и, главное, чтобы снова не ощутить эту свою отвратительную желеобразность, я повернул шею и посмотрел назад. Там был еще один ряд красных кресел. В креслах сидели люди.
У женщины прямо за мной был мокрый, раскрытый рот с белой гадостью в уголках и темные глазки-буравчики. Своими буравчиками она смотрела вперед, кажется, сквозь меня, и легонько покачивалась из стороны в сторону. Слева от нее совершенно неподвижно сидел прыщавый подросток в очках; его глаза за толстыми линзами казались огромными и слегка удивленными, но в целом бессмысленными. Он не моргал. Справа от тетки ритмично похрипывал бледный, с мучнистым лицом индивид; из носа его свисали какие-то трубки… Рядом с ним – девушка. Спутанные желтые волосы, сильно отросшие корни. Лицо этой девушки и лица всех остальных, кто сидел в заднем ряду, я не успел разглядеть, потому что свет вдруг погас.
Креативный продюсер плюхнулся в кресло рядом со мной и стал ковырять экран своего планшета.
– Я предлагаю вам стать членом нашей замечательной фокус-группы, – доверительно шепнул он мне в ухо; изо рта у него пахло чем-то застарело-аптечным – а может, морскими водорослями. – Уверен, что вам понравится. Отличная команда. Креативная работа. Важнейшая миссия. Трехразовое питание…
Указательным пальцем он корябал на экране какую-то сложную закорючку в режиме «дзен браш».
– …Только в следующий раз сядете во второй ряд вместе со всеми. В первом у нас вип-места…
Пару минут мы сидели практически в полной тьме. Я видел только этот серебристый прямоугольник и указательный палец, выводивший тонкий черный иероглиф. Как росчерк бога. Как след изысканной водомерки на поверхности ртутного озера…
И до того – да, до того, как перед нами зажегся большой экран и креативный продюсер вывел на него картинку с планшета, и до того, как он озвучил тему просмотра, – я понял смысл этого великого знака. Я все вдруг понял – и этот знак, и другие, и боль их формы, и судьбу изогнутых линий, и суть их Проекта.
Я аплодировал, я смеялся и плакал – вместе с другими из фокус-группы. Я был так счастлив. Я шепнул продюсеру в ухо:
– Я понял.
– Я вас услышал, – сказал продюсер в ответ и поднялся с кресла.
Он уходил, он хотел уйти, а я хватал его за рубашку и кричал «Понял! Понял!» – пока меня не оттащили ребята из фокус-группы…
* * *
Я в фокус-группе. Мое место – во втором ряду, третье справа. Нас кормят три раза в день. Еду привозят на таких специальных тележках, как в самолете. И пластиковые упаковки – они тоже как в самолете. Когда я ем, я представляю, что лечу на луну. Моя луна похожа на круглую льдину, плывущую по черному небу.
Обычно нам дают лежалое мясо, креветок, насекомых и их личинки. На третье дают настойку.
Спим мы кто где. Лично я сплю прямо здесь, в зале. А у ходячих есть свои комнаты, они уходят туда по ночам.
Когда наступает ночь, звучит специальный сигнал. Иначе нам не понять, что день уже завершился, ведь шторы всегда задернуты.
Нам каждый день показывают какие-то кадры или даже целые сцены, а мы реагируем. Реакция фокус-группы чрезвычайно важна для продюсера и для директора.
Я в фокус-группе. Но я уверен, что способен на большее. Я все понимаю. Я каждый день говорю продюсеру, что все понимаю. Что я могу быть Поводырем. Но он не верит. Он мне не доверяет. Он говорит, что мое место – во втором ряду, третье справа.
А я не такой. Я странджер, я не такой, как другие из фокус-группы. Они все южлы. Южлы и офтансы, что бы они о себе там ни мнили. Они слепые. Они смотрят на экран и не видят. Я – вижу.
Я могу быть Поводырем.
Я знаю, что рождается внутри, в темноте.
Мы едем к самому главному храму, мимо толпы. До сих пор мы в коломенском НЦИЦ жили, но презентацию Отец решил проводить здесь. До презентации еще сутки, но очередь уже выстроилась – мы едем по Москве часа два или три, а очередь все тянется за металлическим ограждением.