Анна провела рукой по животу, пока еще плоскому. Столько надежды и столько страха — и все собрано в одной, еще даже и в микроскоп не видимой точке в ее матке. Конечно, она думала о ребенке от Дана. Но не сейчас… сейчас слишком рано. Когда-нибудь попозже. Когда все устаканится. Но как вышло, так вышло. И никаких мер она принимать не будет. Уже установлена прямая связь между ней и небольшой, но быстро растущей группкой живых клеток у нее в животе. Она глубоко вдохнула и вышла из ванной.
Теперь они перенесли поле битвы в гостиную. Наверное, спускаясь по лестнице, фехтовали, как в старом фильме…
— Я иду к Линде! Даже ты своей тупой башкой мог бы сообразить, что у человека есть друзья!
Дан изготовился выпустить очередной заряд шрапнели, но тут Анне кровь бросилась в голову. Она, как на танке, въехала между воюющими сторонами и зарычала.
— Заткнитесь! Вы двое, заткнитесь сию же минуту! Понятно? — Она воткнула в воздух указательный палец и, не давая им возразить, продолжила: — Дан, черт тебя побери, кончай орать на Белинду. Даже ты мог бы сообразить, что не в твоих силах запереть ее в комнате и выкинуть ключ! Ей семнадцать лет, и она имеет полное право встречаться с приятелями!
Физиономия Белинды против ее воли расплылась в торжествующей улыбке.
— А ты кончай вести себя как капризная пятилетка! Если хочешь, чтобы с тобой обращались как с взрослой, так и веди себя как взрослая! И я больше не желаю слышать никаких выкриков насчет того, что я с детьми здесь живу, потому что я здесь живу, хочешь ты этого или не хочешь! И ты не даешь нам даже малейшего шанса стать твоими друзьями!
Анна перевела дух и продолжила таким тоном, что и Дан, и Белинда замерли, открыв рты, как оловянные солдатики. Отец и дочь смотрели на нее с одинаковым ужасом и от этого стали очень похожи.
— И если ты планируешь выжить нас из дома, из этого ничего не получится. Потому что у меня с твоим отцом будет ребенок, и все вы, и дети Дана, и мои дети, станете настоящими родственниками! И я ни о чем так не мечтаю, как об этом! Но я не могу справиться с этим одна, мне нужна ваша помощь. Малыш появится к весне, и разрази меня гром, если я стану мириться с тем, что происходит в этом доме!
Ярость остыла так же внезапно, как и возникла, и Анна горько разрыдалась.
Дан и Белинда словно окаменели. Потом Белинда всхлипнула и вихрем пролетела к входной двери. Анна даже не вздрогнула от резкого хлопка. Из дверей детской появились растерянные Эмма и Адриан.
— Неплохо, Анна, — устало сказал Дан. — Вопрос только, зачем…
— Идите все к черту. — Анна схватила куртку, и дверь хлопнула еще раз.
— Привет, где была? — Патрик встретил Эрику в холле, сложил рот куриной гузкой и чмокнул ее в губы.
Майе стало завидно, и она неуверенным шагом, но быстро побежала матери навстречу с раскинутыми руками.
— Состоялось два очень интересных, на мой взгляд, разговора. — Эрика оставила куртку на вешалке и прошла в гостиную.
— Рассказывай. — Патрик опустился на пол, чтобы продолжить строительный проект, которому они с Майей посвятили полдня: решено было возвести крупнейшую в мире башню из деревянных кубиков.
— Я-то думала, это ребенок должен развиваться, а не ты, — засмеялась Эрика, глядя, как Патрик, сосредоточенно прикусив губу, пристраивает красный кубик на верхушке угрожающе раскачивающейся конструкции, которая уже намного переросла Майю.
— Ш-ш-ш… — Мимика Патрика стала еще более драматичной: теперь он высунул язык.
— Майя, не могла бы ты дать маме вон тот желтый кубик? — Эрика коварно указала на основание башни.
Дочь просияла от возможности доставить маме удовольствие и тут же выполнила ее пожелание, отчего вся башня, разумеется, рухнула и кубики разлетелись по гостиной.
Патрик с красным кубиком в руке просто оцепенел от возмущения.
— Спасибо, дорогая, — произнес он с горечью. — Впрочем, тебе, конечно, не понять, какая точность, какой расчет и какая твердая рука нужны для того, чтобы…
— Чьи речи я слышу? Неужели это тот Патрик, который начал понимать, о чем говорила его жена? И что она имела в виду, когда говорила, что ей не хватает стимула? — Она подошла и поцеловала мужа.
— Да-да… Пожалуй, начинаю понимать. — Патрик обнял ее, погладил по заду и тоже поцеловал, на этот раз с участием языка.
Все это непременно переросло бы в более развернутую фазу, если бы Майя с удивительной для годовалого ребенка точностью не запустила кубиком в отцовское темя.
— Ай! — Патрик схватился за голову и погрозил дочери пальцем. — А это еще что такое? Раз в жизни папа решил пообжиматься с мамой, и тут же родная дочь награждает его кубиком по голове!
— Патрик! — Эрика хлопнула его по плечу. — Ты уверен, что слово «обжиматься» должно появиться в ее словаре раньше других?
— Если она хочет завести братика или сестричку, придется ей примириться, что папа с мамой иногда обжимаются.
— Насчет пополнения пока успокойся… но потренироваться можно. Только придется подождать до вечера.
Она подмигнула и вышла в кухню.
Наконец-то им удалось более или менее справиться и с этим аспектом (она мысленно улыбнулась выбору слова) семейной жизни. Просто удивительно, насколько рождение Майи повлияло на их сексуальную жизнь, но после года наполовину естественного, наполовину вынужденного воздержания теперь и на этом фронте (еще того чище — «фронт»!) — дела пошли на лад. Однако после года непрерывной возни с младенцем Эрика даже думать не хотела о каких-то братиках и сестричках. Ей надо было отдохнуть от младенческого мира и пожить нормальной взрослой жизнью.
— И что за интересные разговоры ты вела сегодня? — Патрик тут же появился в кухне.
Эрика рассказала про свою двойную поездку в Уддеваллу — сначала передала разговор с Германом Юханссоном, а потом, после библиотеки, — с Челлем Рингхольмом.
— И ты хочешь сказать, что имена, которые назвал Герман, тебе незнакомы? — Патрик нахмурился или просто задумался. Во всяком случае, лоб он наморщил.
— В том-то и дело. Я совершенно уверена, что никогда их не слышала, и в то же время… не знаю. Пауль Хеккель и Фридрих Хюк. Что-то шевелится, но…
— И теперь, значит, ты объединила усилия с Челлем в поисках этого… Ханса Улавсена? — В голосе Патрика прозвучали скептические нотки, и Эрика прекрасно понимала почему.
— Я знаю, что все это несколько притянуто за уши. И понятия не имею, какую роль он сыграл, но что-то мне подсказывает… Одним словом, ясно чувствую — это важно. К убийствам это, скорее всего, не имеет отношения, но к судьбе моей матери — имеет. Он, очевидно, много значил в ее жизни, и если ты помнишь, именно ее жизнь меня и интересует в первую очередь. Мне хочется… даже не просто хочется, а нужно узнать о ней побольше.
— Только будь поосторожней… Выпьешь чаю?