Люди внимают этим посулам и соглашаются, ибо у них нет иного выхода. Этим миром правит Суперкласс: он говорит мягко и улыбается ласково, однако его решения окончательны и пересмотру не подлежат. Он знает. Он принимает или отвергает. Он обладает могуществом.
А могущество ни с кем не вступает в переговоры — разве что с самим собой. Однако же не все еще потеряно. Не только в романах, но и в реальном мире обязательно отыщется он — герой.
И Морин вне себя от гордости: герой — перед нею. После трех лет работы, мечтаний, телефонных звонков, поездок в Лос-Анджелес, подарков, обращений к друзьям по «Банку услуг», посредничества ее бывшего возлюбленного (он учился вместе с нею режиссуре, но потом счел, что гораздо безопасней работать в журнале, посвященном кино, нежели рисковать головой и деньгами), через два дня столь вожделенная встреча наконец-то состоится.
«Ладно, я поговорю с ним, — сказал экс-любовник. — Но Джавиц Уайлд не зависит ни от кого — даже от журналистов, которые способны превознести фильм до небес или втоптать его в грязь. Джавиц Уайлд — превыше всего. Мы уже подумывали о том, чтобы сделать о нем репортаж и попытаться понять, каким образом ему удается держать в руках такую уйму прокатчиков. Но никто из тех, кто с ним работает, не пожелал высказаться на эту тему. Поговорю, но знай — давить на него бессмысленно».
И он поговорил. И договорился, что тот посмотрит «Тайны подземелья». И на следующий день Джавиц по телефону назначил встречу в Каннах.
Морин даже не осмелилась сказать, что ей до его офиса — десять минут на такси, и покорно заказала билет на самолет до Парижа, а потом чуть ли не целый день добиралась поездом до этого дальнего французского города. Предъявила ваучер хмурому управляющему в захудалом отеле, получила одиночный номер, где приходилось перешагивать через чемоданы всякий раз, как она шла в ванную, раздобыла — опять же с помощью своего «экс» — приглашения на какие-то не слишком заметные мероприятия вроде презентации нового сорта водки или новой линии рубашек поло. С билетом во Дворец фестивалей она безнадежно опоздала.
Она сильно выбилась из бюджета, провела в пути в обшей сложности более двадцати часов, но своего добилась — ей была обещана десятиминутная встреча.
И она не сомневалась, что выйдет оттуда с подписанным контрактом, и перед ней откроются сияющие перспективы. И что из того, что киноиндустрия пребывает в кризисе? Разве фильмы (ну пусть даже их стало меньше) не имеют успеха? Разве города не пестрят афишами новых проектов? Разве не о знаменитых киноартистах пишут глянцевые журналы? Морин знала — вернее, была непреложно убеждена, что кинематограф, гибель которого объявлялась уже несколько раз, между тем продолжает здравствовать. «Конец эпохи кино» — говорили после пришествия телевидения. «Конец эпохи кино» — говорили с появлением видеосалонов и пунктов проката. «Конец эпохи кино» — когда интернет открыл доступ к пиратским сайтам. А кино меж тем остается живо: оно — здесь, на улочках этого маленького средиземноморского городка, обязанного своей славой именно фестивалю.
И теперь самое главное — не упустить этот с неба свалившийся шанс.
И соглашаться на все — на все решительно. Джавиц Уайлд здесь. Он посмотрел ее фильм. Тема выбрана безошибочно: сексуальная эксплуатация, добровольная или вынужденная, подняла, что называется, высокую волну в мировых СМИ. Самый момент вывесить афиши «Тайн подземелья» по фасадам всех кинотеатров, контролируемых Джавицем.
Он взбунтовался против существующего порядка и совершил настоящий переворот в системе, определяющей путь фильма к массовому зрителю. Один лишь Роберт Редфорд попытался в свое время совершить нечто подобное, создав фестиваль независимых кинематографистов — но и он, несмотря на десятилетия отчаянных усилий, все же не сумел преодолеть барьер, приводивший в движение сотни миллионов долларов в США, Европе и Индии. А Джавиц Уайлд стал победителем.
Джавиц Уайлд, спаситель кинематографистов, человек-легенда, защитник малых сих, друг артистов, покровитель искусств, благодаря хитроумной системе — Морин не знала, как она действует, но видела ее эффективность, — смог взять под контроль кинотеатры во всем мире.
Джавиц Уайлд назначил ей назавтра десятиминутную встречу. И это означало только одно — он принял ее предложение. Осталось лишь обговорить детали.
«Я соглашусь на все. На все решительно», — повторяет Морин про себя.
Само собой разумеется, что за десять минут невозможно рассказать о том, что происходило в эти восемь лет — четвертую часть ее жизни — потраченные на создание фильма. Бессмысленно будет описывать, как она училась искусству режиссуры, как снимала рекламные ролики, а потом поставила две короткометражки, снискавшие успех в провинциальных городах и нескольких нью-йоркских барах, где устраивали просмотры «альтернативного кино». Как заложила в банке полученный по наследству дом, чтобы получить необходимый для съемок миллион. Как осознала, что эта встреча — ее последний шанс, ибо второго дома у нее нет и закладывать больше нечего.
Она следила за карьерой своих сокурсников, которые бились-бились, да и предпочли уютный мир коммерческой рекламы или скучную, но надежную работу в одной из многих компаний, выпускающих телесериалы. Ей этот путь заказан: после того как ее короткометражки были одобрительно приняты публикой, Морин стала мечтать о большем, и мечты эти уже стали ей неподвластны.
Она была убеждена, что ее миссия — преобразовать этот мир в нечто более пригодное для жизни. Объединившись с другими, подобными ей, показать, что искусство — не только способ забавлять или развлекать сбившееся с пути общество. Надо еще и показывать пороки и недостатки его лидеров, спасать детей, в эту самую минуту умирающих с голоду где-нибудь в Африке. Выявлять проблемы окружающей среды. Бороться против социальной несправедливости.
Слов нет, проект амбициозный, однако Морин уверена, что ей хватит упорства довести его до конца. А для этого нужно очистить душу и прибегнуть к тем четырем силам, которые всегда вели ее, а силы эти — любовь, смерть, мощь и время. Необходимо любить, потому что мы любимы Богом. Необходимо сознавать неизбежность смерти, чтобы острее чувствовать жизнь. Необходимо бороться, чтобы расти, — но при этом не угодить в ловушку власти, которую можем обрести в ходе этой борьбы, ибо знаем, что власть ничего не стоит. И наконец, необходимо как должное принимать, что наша душа — пусть даже она бессмертна — пребывает в плену у времени со всеми его ограничениями и возможностями.
Но душа и в этом состоянии может работать над тем, что дарует ей отраду и удовольствие. И Морин своими фильмами внесет свой вклад в спасение распадающегося у нее на глазах мира, в преобразование действительности, в изменение рода человеческого.