Синий занимался исключительно оборотом мелких партий героина и гашиша, в то время как его лагерный друг не брезговал и другими способами улучшения своего материального положения. Однако и Перец не избежал преследования коварной судьбы. О своих побочных похождениях он Семенихину рассказывал мало, а потому тот не знал, что буквально через неделю после того, как Олежку выгребли из подъезда его дома, он сам оказался в опальном положении. Очень удачный вход в квартиру, где живет богатая армянка, принес долю в пять тысяч долларов, но отправил несчастного Перченкова скитаться. Двоих подельников арестовали, потом одного выпустили. Скорее всего, того, кто и назвал имя Перца как третьего участника махновского налета на квартиру армянки.
А в тот злополучный для Олежки вечер он спокойно пил пиво с Перцем, подсчитывал прибыль, а друг вскользь рассуждал о том, как бы однажды правильно обнести квартиру, которая расположена напротив.
— Там море баксов и «рыжья», — вздыхая, как от неисполненного новогоднего желания, говорил Олежке зоновский друг. — Хозяин — соучредитель банка «Акцент». Пять минут работы — и мы на Коморских островах.
— Почему на Коморских? — попытался уточнить Семенихин.
— Я вчера в журнале «ГЕО» читал, — пояснил Перец. — Стащил с лотка на улице. Там, Синий, солнце размером с тарелку…
— Дурак, это фотомонтаж, — усмехнулся Семенихин. — Где ты видел солнце размером с тарелку?
— В журнале «ГЕО».
Вскоре Перец поведал, что квартира на сигнализации, поэтому если уж рисковать, то лучше лезть в сам банк.
Время шло, наркотики продавались, капитал множился, а мечта овладеть квартирой соучредителя банка была столь же немыслима, как и природное явление — солнце размером с тарелку.
Все было хорошо до тех пор, пока Олежку не задержал этот проклятый патруль. Допив вторую бутылку пива, Семенихин попрощался с приятелем и решил отвезти «под заказ» два грамма героина. День заканчивался хорошей прибылью и, в связи с этим, отличным настроением. В тот момент, когда он выходил из подъезда дома, его по лестнице уже догоняли те двое, что, очевидно, читали тот же журнал, что и Перец. Их отличие от семенихинского друга состояло лишь в том, что тот знал о сигнализации в квартире, которая предвещала скорый перелет на острова.
Судьба распорядилась так, что мечтатель Семенихин выходил из подъезда одновременно с реалистами, обчистившими квартиру банкира. Одновременно к подъезду подъехал и «патруль времени». В течение двух часов, что вполне объяснимо, Олежке Семенихину пришлось объяснять доблестным сотрудникам полиции, что он и эти двое — не «организованная банда», а две совершенно самостоятельные. Главная же неприятность заключалась в том, что при задержании у Олежека изъяли те самые два грамма. Собственно, изъяли не при задержании, а лишь в дежурной части отдела полиции. В ужасе происходящих событий Семенихин вспомнил о двух маленьких кружочках целлофана лишь тогда, когда помощник дежурного вывернул его карманы.
И тут Олежка проявил чудеса сообразительности, заявив, что это не что иное, как гнусная инсинуация сотрудников правоохранительных органов. Что, собственно, и доказал в процессе, проводимом над Семенихиным, адвокат.
И уже через неделю после того, как довольный Синий вышел из зала суда в свободном состоянии, старинный друг Перец предложил ему рискованное, но заманчивое дело. В соседнем с Центральным районе уже давно застоялся, отсвечивая девственной чистотой и непорочностью, меховой салон «Женни». Ночью там дежурил вечно пьяный охранник из числа подрабатывающих в свободные дни ментов, а сигнализация, типа той, на которой слотошились любители солнца размером с тарелку, отсутствует как таковая… Если устранить причину, мешающую проникновению, в лице охранника, то поход «за зипунами» может стабилизировать финансовое положение обоих концессионеров на долгое время. «Если дело выгорит, — говорил Перец, — то уедем к солнцу». Семенихин дал свое согласие, и двое зоновских дружков посетили салон «Женни». Посещение закончилось выстрелом жаканом в лицо охранника и выносом на улицу сорока норковых шубок. На следующее утро из телевизионных новостей Синий узнал, что они, оказывается, вынесли не сорок, а пятьдесят шуб.
Олежка точно помнил, что сорок, а не пятьдесят, так как на следующий день, приехав в одиночку на квартиру, где хранился предмет разбоя, лично пересчитал наживу. Их было по-прежнему сорок. Он позвонил по мобильному Перцу, который незамедлительно приехал. Перец, в отличие от Семенихина, во время «чистки» салона товар не пересчитывал, поэтому такое несоответствие в десять единиц он воспринял с известной долей недоверия. Менты по телеку сообщают, что неизвестные завладели пятьюдесятью шубами, а Синий звонит ему с квартиры, где хранится добро, и сообщает, что шуб сорок.
Такую нестыковку Перец отнес за счет ловкости подельника, однако, обладая зоновскими понятиями о доказательствах, предъявлять другу «косяк» пока воздерживался.
В ту ночь они явились в притон на Выставочной. Тюрьма исправила, но ненадолго. Приняв наркотик, Перец вышел на улицу и увидел у соседнего дома странную картину. В машину, пряча под полу пиджака что-то очень похожее на пистолет, усаживался мужчина лет тридцати — тридцати пяти на вид. Дверь подъезда медленно закрывалась при помощи доводчика, из чего Перец сделал вывод, что мужчина выбежал из подъезда.
Решив не светиться и не становиться свидетелем того, объявление о чем скоро появится по телевизору, он спрятался в тени дерева и вышел из нее только тогда, когда машина, разрезав темный двор светом фар, исчезла в арке.
«Валить отсюда нужно, пока менты не нагрянули!» — решил Перец и вспомнил, что в притоне у Незнайки остался Семенихин, — нужно было поскорее выводить его из квартиры. Очень скоро двор стали заполнять машины следственного комитета и полиции. Перец редко ошибался и теперь был уверен, что мужчина, лицо которого хорошо запомнил, только что отправил кого-то на тот свет. Витя бросился в квартиру, из которой недавно вышел, и, растолкав осовевшего от дозы Семенихина, выволок его на улицу…
Вскоре Перец позабыл об этом случае. Он хотел объясниться с подельником по другому поводу. Уже в квартире он не выдержал. Глядя, как его друг поглаживает ласковый мех и воркует над ним, как голубь, Витя вдруг спросил:
— Синий, скажи правду. Где десять тулупов?
Семенихин, ожидавший всего, но только не обвинений в крысятничестве, почувствовал, как в груди закипает гнев, а ноги подламываются от возмущения. Усевшись с шубой в руках в одно из кресел, он сказал все, что мог в этот момент выдавить:
— Ты… считаешь, что я утаил от тебя те десять шуб?
Перец тянул из банки пиво и прогуливался по комнате. Он собирался в этом деле ставить точку.
— Нет, Синий, я не буду возмущаться, если ты отдашь мне двадцать пять шуб, а себе возьмешь пятнадцать. Десять ведь у тебя уже есть?
— Да ты че?! — взорвался, придя в себя от потрясения, Олежек. — Я когда-нибудь давал тебе повод заподозрить меня в таком?! Когда меня три месяца назад под окнами твоей хаты мусора брали с «весом», я даже слова о тебе не сказал! Ментам пояснил, что домом ошибся, а ведь мог показать на тебя, и у меня в суде появилась бы свидетельская поддержка! Десять шуб… Тебе в голову не приходит, что хозяева салона списали десять шкур для отчета перед своими основными хозяевами, а? Там сорок шуб было, а не пятьдесят! Я сам считал, Перец…