– All right! – вмешалась прекрасная Арин, подавая знаки музыкантам.
Рыжий гитарист положил гитару, кивнул кому-то позади сцены и спрыгнул вниз под всеобщие крики и смех. Анна вдруг испугалась, потом попыталась убедить себя, что речь идет вовсе не о ней, но гитарист уже шел ей навстречу и с улыбкой протягивал руку. Толпа расступилась, пропуская Анну, и вновь зазвучала музыка.
– Он что, влюбился в меня? – расхохоталась девчонка, стоявшая рядом, но ирландец уже замер напротив Анны.
Анна почувствовала, что ей не хватает воздуха, и тот факт, что все смотрели на них, никак не облегчал ей жизнь. Как это говорят? Вся жизнь промелькнула у нее перед глазами. Только одно даже не потревожило ее сознания – это воспоминание об Олеге Заступине. Через секунду Анна и рыжий музыкант уже кружились в неуклюжем, смешном танце, но их глаза, не отрываясь, смотрели друг на друга и были серьезными. Время застыло, музыка отошла куда-то на второй план, и люди вокруг отступили далеко-далеко, и остались только его руки на ее талии и его глаза, прикованные к ней с такой страстью, словно его жизнь зависела от того, будет она рядом с ним или исчезнет.
– Вот это по-нашему! – крикнул кто-то, а люди из толпы предположили, что ирландец-то пьян. Или, возможно, казачок-то засланный.
– Да все это спланировано заранее! – бросил кто-то, и люди потихоньку возвратились к своим делам.
Кто-то курил кальян, кто-то пил пиво из высоких пластиковых стаканов, кто-то снова стал танцевать. А потом музыка кончилась, и музыканту, конечно же, нужно было уходить, возвращаться на сцену. Они остановились сразу, как стихли звуки скрипки, музыкант с отчаянием посмотрел Анне в глаза и пробормотал:
– Be here. Don’t go anywhere!
– Что? Я не понимаю! – замотала головой Анна.
Он беспомощно огляделся, потом взял ее за руку, подвел еще ближе к сцене и показал, как мог, что она должна стоять здесь. Потом сложил руки, как в молитве.
– Please! – это она уже поняла.
– Я никуда не уйду, я буду здесь, – кивнула Анна ему, и тогда он удовлетворенно кивнул и взобрался на сцену, уцепившись за руку, которую ему подал скрипач в юбке. С того места, где он оставил Анну, ей было видно куда больше этой юбки (а также того, что под ней), чем ей бы хотелось бы. Но гитарист так и продолжал смотреть на нее, не отрываясь. По возможности, конечно, по возможности. Так что Анна не решилась отойти с того места, на котором он ее оставил. Выступление длилось еще сорок минут – и все сорок минут она стояла на месте, совершенно потеряв чувство времени и реальности. Да это все и было нереальным – вся эта история. Как раз в тему фестиваля!
* * *
Анна вернулась в палаточный городок только к утру, да и то ненадолго, всего на минуточку, чтобы разбудить спавшую сном праведницы Нонну и увести с собой к кемпингам, где размещались артисты. Нонна проснулась не сразу, а когда проснулась, счастливее от этого не стала. Ночью Нонна, надо сказать, довольно долго и мучительно засыпала под дикие крики людей, под гитарные рулады самодельных звезд, устроивших свой фестиваль прямо в палаточном городке. В один момент, когда Нонне почти удалось уснуть, на их палатку кто-то упал, причем в прямом смысле этого слова – оступился на своем ненадежном пути и рухнул на уже спящую Нонну, чем напугал ее до полуобморока.
Нонне не нравилось на фестивале – слишком шумно, слишком непредсказуемо. Люди вокруг вели себя странно и ненормально, и хотя пьяных было совсем немного – больше счастливых, улыбающихся и пляшущих, как в какие-то дикие века на площадях, – Нонна не чувствовала себя в безопасности. К тому же все «наши» куда-то расползлись, как тараканы. Женька и Ванька, даром что вроде как ненавидели друг друга, а носились между сценами и уже обросли миллионом каких-то новых знакомых.
– Идем с нами! Там около восточной сцены будет огненное шоу! – звали они Нонну, когда уже совсем стемнело и ни один нормальный человек не захотел бы ничего другого, кроме как спать. Нонна отказалась и, матерясь, с трудом добралась до лагеря и отыскала их косенькую палатку. Хорошо еще, ночь была теплая и не было дождя, а то все это превратилось бы в настоящий кошмар. Но и так…
Анна появилась чуть ли не в пять утра, она принялась трясти Нонну за плечи, требуя немедленно пойти с ней неведомо куда. Нонна ответила, что идти она готова только в одно место – в машину, а из нее сразу домой, однако на это Анна, лицо которой сияло и искрилось от какого-то нездорового возбуждения, ответила очень странно:
– Он ждет, так что давай, просыпайся. Он, кажется, боится, что я сбегу.
Анна почему-то рассмеялась. Понять то, что она говорила и кто этот Он, Нонна так и не смогла – Анна не отвечала на вопросы. Пришлось вставать. Нонна выползла из палатки, чувствуя себя так, словно по ней проехались стройные ряды какой-нибудь танковой дивизии. Поле тихо посапывало, укрытое одеялом из туманной дымки. Кое-где еще играла какая-то тихая музыка (вот неуемные), но в остальном человеческое движение приостановилось – люди спали, а солнце уже всходило и становилось теплей. Нонна сонно жмурилась и потягивалась, а Анна все тянула ее куда-то, дрожа от нетерпения.
– Где ты была вчера? Мы тебя обыскались! То есть я тебя обыскалась. Твоему собственному брату, между прочим, на тебя совершенно наплевать, он заявил, что если бы тебе было плохо – ты бы сама пришла. А раз тебя нет – значит, тебе хорошо.
– Он меня неплохо знает, – усмехнулась растрепанная и какая-то… м-м-м… лесная Анна. – Ладно, Нюся, пошли уже. А то он придет сюда!
– Да кто он? – Нонна огляделась и увидела, что неподалеку от них, там, где кончалась их линия палаточного городка, прикорнув около русской березки, стоит кто-то незнакомый и подозрительный. Стоит и смотрит в их сторону.
– Сейчас ты сама его увидишь, только не набрасывайся на него, как ты обычно набрасываешься на людей. Я просто его не могу понять. А нам надо как-то договориться. Ему, кажется, надо уезжать, если только я правильно поняла то, что он мне объясняет. Я тебе могу официально заявить, Нюсь, что язык жестов – не мой конек. И, если я опять-таки догадалась верно, он хочет, чтобы я тоже поехала с ним – но непонятно куда. И во-вторых, есть еще много неясного. Говорит он много, но для меня это все каша. Ничего не понимаю.
– Я тоже. И знаешь, чего я не понимаю совершенно? – воскликнула Нонна. – Что ты вообще несешь!
– Я говорю вот о нем! – сказала Анна и ткнула пальцем в длиннющего парня с усталыми глазами и с выражением неизбывной тревоги на лице, будто он был собакой-потеряшкой. Но едва только Анна снова появилась на горизонте, сияющая улыбка озарила лицо незнакомца.
– А он кто такой? – вытаращилась Нонна.
Парень тоже с некоторой опаской посмотрел на нее. На вид ему было не больше тридцати лет, высокий, широкоплечий, с большими руками, которые, казалось, он не знал, куда деть. Симпатичный или, вернее, притягательный – ведь мужчинам для того, чтобы нравиться женщинам, вовсе не надо обладать правильными чертами. В общем, он был весьма своеобразным. Хотя и смотрелся эдаким мужланом в поношенной размахайке, из-под которой была видна его голая грудь, на которой виднелся какой-то кожаный шнурок с янтарным амулетом.